– Адолину свойственно и то, и другое, и еще много чего, – вслух размышлял Садеас. – Им можно управлять, подталкивать в нужную сторону, злить его. Он пылкий, как отец, но не умеет так себя контролировать.
«Могу ли я завести его на край утеса и сбросить вниз?»
– Перестань отговаривать людей от сражений с ним, – велел Садеас. – Но и не подстрекай. Отойди. Я хочу поглядеть, чем это закончится.
– Звучит опасно. Тороль, этот мальчик – оружие.
– Правда, – согласился Садеас, вставая, – но, если держать оружие за рукоять, вряд ли порежешься. – Князь помог жене подняться. – Я также хочу, чтобы ты сказала жене Рутара, что в следующий раз, когда я сам отправлюсь за светсердцем, он может присоединиться ко мне. Рутар нетерпелив. Он будет полезен нам.
Жена кивнула и направилась к выходу. Садеас пошел следом, но помедлил, бросив взгляд на Далинара. Как бы все пошло, если бы этот человек не оказался заложником прошлого? Если бы он сумел увидеть настоящий мир, а не воображаемый?
«Ты бы в итоге и его убил, – признался Садеас самому себе. – Не пытайся притворяться, что все пошло бы по-другому».
С самим собой он мог оставаться честным.
30
Природный румянец
Говорят, теплым был тот далекий край,
Где Приносящие пустоту в наши песни вошли.
Мы впустили их сами в сокровенный рай,
А после – домов своих не нашли.
Не быстро это случилось.
И годы спустя говорим не шутя, что так уж все сложилось.
Из «Песни историй» слушателей, строфа 12
Шаллан ахнула при виде внезапного сполоха цветов.
Вспышка высветила пейзаж, точно молния посреди ясного неба. Девушка отложила сферы – Тин заставила ее попрактиковаться в том, как прятать их в ладони, – и встала, держась свободной рукой за спинку сиденья фургона. Да, никаких сомнений. Ярко-красный и желтый на унылом коричнево-зеленом холсте.
– Тин, что это?
Мошенница сидела расслабленно, вытянув ноги и надвинув на глаза широкополую шляпу – ни то ни другое не мешало ей править фургоном. Шаллан была в шляпе Блата, которую забрала из его вещей, чтобы прятать лицо от солнца.
Тин повернулась в указанную сторону, приподняв шляпу:
– Что?
– Прямо там! – воскликнула Шаллан. – Цвет.
Тин прищурилась.
– Я ничего не вижу.
Как могла она не увидеть этот цвет, такой яркий по сравнению с бесконечными холмами, которые полнились камнепочками, тростником и кое-где поросли травой? Шаллан взяла у подруги подзорную трубу и подняла ее, чтобы приглядеться.
– Растения, – проговорила она. – Там впереди выступ скалы, который оберегает их от идущих с востока бурь.
– А, и это все? – Тин устроилась на прежнее место и закрыла глаза. – Я думала, там караванный шатер или что-то еще.
– Тин, это же растения!
– И что?
– Своеобразная флора в однородной экосистеме! – воскликнула Шаллан. – Нам надо туда! Я скажу Макобу, чтобы направил караван в ту сторону.
– Детка, ты какая-то странная, – заметила Тин, но та уже кричала другим фургонам, чтобы те остановились.
Макобу не понравилась идея о том, что надо сделать крюк, но он все еще признавал ее авторитет. Каравану остался примерно день до Расколотых равнин. Они расслабились. Шаллан с трудом сдерживала волнение. Здесь, в Мерзлых землях, все было однообразно-унылым; возможность нарисовать что-то новое будоражила сверх всякой меры.
Они приблизились к хребту, из-за которого возник высокий уступ, нависающий в точности под тем углом, который требовался для ветролома. Будь эта каменная гряда побольше, она звалась бы лейтом. Укрепленной долиной, где мог бы расположиться процветающий город. Что ж, местечко совсем небольшое, но жизнь все равно его облюбовала. Здесь росла рощица невысоких, белых как кость деревьев. У них были ярко-красные листья. Саму скалу затянули лозы разнообразных видов растений, а на земле изобиловали камнепочки той разновидности, чей панцирь оставался открытым даже без дождя, и изнутри выглядывали соцветия с тяжелыми лепестками, а длинные языки-щупальца ползали вокруг, точно черви, в поисках воды.
В небольшом пруду, из которого питались камнепочки и деревья, отражалось синее небо. Листва, в свою очередь, отбрасывала тень, а в ней благоденствовал ярко-зеленый мох. Будто вкрапления рубинов и изумрудов посреди желтовато-серой пустой породы – так это было красиво!
Шаллан спрыгнула, едва фургоны остановились. Она испугала что-то в подлеске, и несколько очень маленьких диких рубигончих бросились врассыпную. Девушка не была уверена, что это за порода, – она даже не была уверена, что это вообще рубигончие, так быстро они двигались.
«Что ж, – подумала она, входя в маленький лейт, – возможно, это означает, что мне не стоит беспокоиться о чем-то побольше размером». Хищник вроде белоспинника распугал бы малую живность.
Шаллан шла вперед с улыбкой. Это был почти что сад, хотя растения явно дикие. Они быстро подбирали цветы, усики и листья, оставляя вокруг нее пустое место. Веденка подавила желание чихнуть и пробралась к темно-зеленому пруду.
Там она постелила на валун одеяло и устроилась порисовать. Другие караванщики отправились исследовать лейт или окрестности высокой скальной гряды.
Шаллан дышала чудесным влажным воздухом, а растения расслаблялись. Лепестки камнепочки выглядывали наружу, робкие листья раскрывались. Вокруг нее природа наливалась цветом, словно зарумянившись. Буреотец! Она и не понимала, насколько скучает по разнообразию красивых растений. Девушка открыла блокнот и нарисовала быструю молитву, обращенную к Шалаш, Вестнице красоты, в честь которой ее и назвали.
Растения снова попрятались – кто-то двигался сквозь них. Газ неуклюже проковылял мимо поросли камнепочек, с проклятиями пытаясь не наступать на лозы. Он подошел к ней и помедлил, уставившись на пруд.
– Вот буря! – воскликнул он. – Это что, рыбы?
– Угри, – догадалась Шаллан, когда что-то волной скользнуло по зеленой поверхности пруда. – Кажется, ярко-оранжевые. У нас были похожие в декоративном саду моего отца.
Газ подался вперед, пытаясь получше разглядеть угрей, пока один из них не вильнул над поверхностью воды гибким хвостом, обдав бывшего дезертира тучей брызг. Шаллан рассмеялась и сняла Образ одноглазого солдата, который внимательно смотрит в зеленые глубины, поджав губы и вытирая лоб.
