– Сэр, – сказал Питт, – я просто хотел попросить прощения.
– За что?
– Раньше, когда мы были мостовиками… – Питт поднял руку к голове. – Клянусь бурей, это было как будто в другой жизни. Я в те дни и соображать толком не мог. Все как в тумане. Но я помню, как радовался, когда ваш расчет посылали вместо моего. Помню, как надеялся, что вы потерпите неудачу, раз осмелились ходить с высоко поднятой головой… Я…
– Все в порядке. В этом нет твоей вины. Это все Садеас.
– Наверно. – Лицо у Питта сделалось отрешенное. – Сэр, он ведь нас здорово искалечил, верно?
– Да.
– Но, выходит, людей можно перековать. Я бы о таком и не подумал. – Питт бросил взгляд через плечо. – Мне предстоит сделать это с ребятами из Семнадцатого, так?
– С помощью Тефта, да, и мы на это надеемся. Как по-твоему, сумеешь?
– Я просто притворюсь вами, сэр.
Улыбнулся и ушел, взял миску похлебки и присоединился к остальным.
Эти сорок вскоре будут готовы, чтобы стать сержантами в собственных отрядах мостовиков. Преображение произошло быстрее, чем Каладин надеялся. «Тефт, ты просто чудо, – подумал он. – У тебя получилось».
Кстати, а где же Тефт? Ушел с ними в дозор, а теперь исчез. Каладин оглянулся, но не увидел его; возможно, он отправился проверить, как дела у других мостовых расчетов. Зато Каладин заметил, как Камень прогоняет долговязого незнакомца в одеянии ревнителя.
– Что это было? – окликнул Каладин рогоеда, когда тот проходил мимо.
– Он все ошивается тут с альбомом, – сказал Камень. – Хочет рисовать мостовиков. Ха! Мы же знаменитости, понимаешь.
Каладин нахмурился. Странное поведение для ревнителя, – впрочем, все ревнители были в какой-то степени странными. Он позволил Камню вернуться к похлебке и отошел от костра, наслаждаясь спокойствием.
В лагере было так тихо, словно мир затаил дыхание.
– Затея с дозорами, похоже, дала результаты, – заметил Сигзил, неспешно приблизившись к Каладину. – Эти люди изменились.
– Даже забавно, как много для солдат значит пара дней, проведенных в одном отряде и на марше, – ответил Каладин. – Ты видел Тефта?
– Нет, командир. – Сигзил кивком указал на костер. – Ты бы взял себе похлебки. Вечером у нас не будет слишком много времени на болтовню.
– Великая буря, – понял Каладин.
Казалось, что предыдущая едва отгремела, но в их наступлении не было закономерности – по крайней мере, такой, какую он мог бы заметить. Бурестражам приходилось проводить сложные математические расчеты, чтобы предсказывать очередной разгул стихии; отец Каладина занимался этим в свободное от работы время.
Наверное, это он и почувствовал. Неужели он внезапно начал предсказывать Великие бури, потому что ночь казалась какой-то слишком уж… странной?
«Тебе мерещится чушь», – сказал себе Каладин.
Стряхнув усталость после продолжительной поездки верхом и марша, он отправился за своей долей похлебки. Есть надо было быстро – он хотел присоединиться к тем, кто охранял Далинара и короля во время бури.
А когда наполнял свою миску, дозорные принялись подбадривать его радостными возгласами.
Шаллан, сидевшая в грохочущем фургоне, протянула руку к сфере на сиденье рядом и подменила ее другой, спрятанной в ладони.
Тин вскинула бровь:
– Я слышала, как твоя сфера стукнула о сиденье.
– Сухие сети! – воскликнула Шаллан. – Мне показалось, я сумею.
– Сухие сети?
– Это ругательство, – пояснила девушка, покраснев. – Услышала от моряков.
– Шаллан, ты хоть представляешь, что оно значит?!
– Ну… что-то про рыбную ловлю? – предположила Шаллан. – Сети пересохли, как-то так? Рыбы нет, все плохо, вот они и сухие?
Тин ухмыльнулась:
– Дорогуша, я изо всех сил постараюсь тебя испортить. Но до той поры воздержись от использования матросских ругательств. Пожалуйста.
– Ладно.
Шаллан снова провела рукой над сферой и подменила ее.
– Не звякнула! Ты это слышала? А, ну да, ты ведь не слышала. Не было ни единого звука!
– Ладно. – Тин достала щепотку какой-то субстанции, похожей на мох. Она начала растирать ее между пальцами, и Шаллан показалось, что пошел дымок. – Ты и впрямь совершенствуешься. Я также считаю, что нам пора придумать, каким образом использовать твой талант к рисованию.
У Шаллан уже сложилось некоторое представление о том, как именно он мог пригодиться. Бывшие дезертиры продолжали просить ее нарисовать свои портреты.
– Ты работаешь над своими акцентами? – спросила Тин, потирая мох, и ее глаза потускнели.
– Еще бы я не работала, добрая женщина, – ответила Шаллан с тайленским акцентом.
– Хорошо. Нарядами займемся, когда у нас будет больше средств. Что касается меня, я повеселюсь от души, наблюдая за твоим лицом, когда ты выйдешь на люди с непокрытой рукой.
Шаллан тотчас же прижала защищенную руку к груди:
– Что?!
– Я тебя предупреждала о сложных вещах, – напомнила Тин с коварной улыбкой. – К западу от Марата почти все женщины разгуливают с обеими обнаженными руками. Если ты собираешься отправиться туда и никак не выделяться, тебе придется научиться тому, что умеют они.
– Это нескромно! – запротестовала Шаллан, покраснев до ушей.
– Это просто рука. Клянусь бурей, вы, воринки, такие чопорные. Эта рука выглядит в точности как вторая твоя рука.
– У многих женщин груди выглядят в точности как у мужчин, – огрызнулась Шаллан. – Это не значит, что им позволительно расхаживать голыми по пояс, как это делают мужчины!
– Вообще-то, на Решийских островах и в Ири женщины обычно ходят полуголыми. Там жарко. Никто не возражает. Мне и самой это весьма нравится.
Шаллан подняла к лицу обе руки – защищенную и свободную, – пряча покрасневшие щеки.
– Ты меня нарочно провоцируешь.
– Ага, – подтвердила Тин, хихикая. – Точно. И эта девочка обдурила целую банду дезертиров, захватила власть в нашем караване?
– Для этого мне не пришлось раздеваться догола.
– И хорошо, что не пришлось. Все еще думаешь, что ты опытная и мудрая? Ты краснеешь, стоит мне лишь упомянуть про обнажение твоей защищенной руки. Разве ты не понимаешь, насколько трудно для тебя будет провернуть хоть какую-то аферу, от которой будет толк?
Шаллан тяжело вздохнула:
– Ну да, наверное.
– Показать свою руку – не самое трудное из того, что тебе придется сделать. Клянусь бризом и шквалом. Я…
– Что? – спросила Шаллан.
