Каладин, обуреваемый скорбью, опустился на колени.
«Сын, тебе следует научиться тому, когда надо переживать, – зазвучал голос его отца. – А когда – отпускать. У тебя появятся свои мозоли».
Так и не появились. Шквал побери, так и не появились. Потому из него не вышло бы хорошего лекаря. Терять пациентов было выше его сил.
А теперь-то, теперь он убивает? Теперь он солдат? Что за бессмыслица! Юноша ненавидел себя за то, что убивал так мастерски.
Кэл тяжело вздохнул и не без усилий взял себя в руки.
– Он может делать вещи, которых не могу я, – сказал он наконец и, открыв глаза, посмотрел на зависшую в воздухе Сил. – Убийца. Это потому, что я еще не все слова произнес?
– Есть еще. Ты, по-моему, к ним пока что не готов. Как бы там ни было, думаю, ты уже можешь делать то же самое, что и он. Нужно попрактиковаться.
– Но каким образом он связывает потоки? Ты сказала, у убийцы нет спрена.
– Ни один спрен чести не наделил бы это существо возможностью устраивать такие бойни.
– У людей бывают разные точки зрения. – Каладин старался говорить спокойно, потому что одновременно перевернул Бельда лицом вниз, чтобы не видеть его высохших, сожженных глаз. – Что, если спрен чести считает, что убийца поступает правильно? Ты дала мне возможность убивать паршенди.
– Чтобы защищать.
– С точки зрения паршенди, они защищают свое племя, – возразил Каладин. – Для них я захватчик.
Сил села, обхватила руками колени.
– Я не знаю. Возможно. Другие спрены чести не делают того, что делаю я. Только я одна не подчинилась. Но его осколочный клинок…
– Что с ним?
– Он другой. Совсем другой.
– Как по мне, обычный. Ну, насколько это возможно для осколочного клинка.
– Он совсем другой, – с нажимом повторила Сил. – Кажется, я должна знать, в чем дело. Это как-то связано с количеством света, которое он поглощает…
Каладин встал и прошел в боковой коридор, подняв лампу. В ней были сапфиры, их свет окрашивал стены в синий цвет. Убийца прорезал дыру клинком, вошел в коридор и убил Бельда. Но ведь в разведку отправились двое.
Да, еще одно тело. Хоббер, один из первых, кого Каладин спас в Четвертом мосту. Шквал бы побрал этого шинца! Он спас этого мостовика, когда все его бросили умирать на плато.
Каладин присел рядом с трупом, перевернул его.
И обнаружил, что тот плачет.
– Я… я… прости меня, – с трудом проговорил Хоббер, сам не свой от обуревавших его чувств. – Прости меня, Каладин.
– Хоббер! Ты живой!
Потом он заметил, что штанины брюк Хоббера разрезаны посередине бедра. Ноги солдата под тканью были темно-серыми, мертвыми, как рука Каладина до исцеления.
– Я его даже не увидел, – сказал Хоббер. – Он сразил меня, потом заколол Бельда. Я слышал, как вы бьетесь. Думал, все умерли.
– Все в порядке. С тобой все будет хорошо.
– Я ног не чувствую, – проговорил Хоббер. – Их нету. Я больше не солдат, командир. Какой от меня теперь толк? Я…
– Нет, – твердо сказал Каладин. – Ты по-прежнему из Четвертого моста. И так будет всегда. – Он вынудил себя улыбнуться. – Надо лишь попросить Камня, чтобы научил тебя готовить. Похлебку варить умеешь?
– Командир, из меня выйдет ужасный повар. Что бы я ни варил, получается бурда.
– Значит, ты ничем не хуже большинства военных поваров. Ну-ка, давай я отнесу тебя к нашим. – Каладин просунул руки под Хоббера и, напрягшись, попытался его поднять.
Ничего не вышло. Он невольно застонал и положил солдата обратно.
– Да все в порядке, командир.
– Нет, – сказал Каладин, втягивая буресвет из одной из сфер в лампе. – Не в порядке.
Он снова напрягся, поднял Хоббера и понес его к остальным.
34
Цветы и пирожные
Наши боги возникли, когда раскололась душа
Того, кто мечтою о власти жил и дышал
И покоренные земли злобой своей погубил.
Они – его спрены; нам он их всех подарил.
Но ночеформа в грядущее смело глядит
И о защитнике, что выходит на битву, твердит.
И даже ему неизвестен исход сраженья.
Из «Песни тайн» слушателей, строфа последняя
«Светлость Тин, великий князь Валам, скорее всего, мертв, – написало даль-перо. – Наши осведомители не уверены. Он всегда был слабого здоровья, и теперь ходят слухи, что болезнь наконец-то его доконала. Однако войска князя готовятся к захвату Веденара, так что, даже если Валам мертв, его сын-бастард делает вид, что это не так».
Шаллан отвела взгляд, хотя перо продолжало писать. С виду казалось, что оно движется само по себе, но в реальности движения соответствовали тем, что совершало идентичное перо, которое держал в руке подручный Тин где-то в Ташикке. Они разбили лагерь после Великой бури, и Шаллан присоединилась к Тин в ее великолепном шатре. В воздухе все еще пахло дождем, и полы шатра немного пропускали воду, так что ковер Тин промок. Шаллан пожалела, что не надела свои громадные ботинки вместо туфелек.
Что будет с ее семьей, если великий князь на самом деле мертв? Он был одной из главных проблем ее отца незадолго до его смерти. Дом влез в долги, пытаясь завоевать союзников и влияние на великого князя или, возможно, свергнуть его. Война за трон могла оказаться тяжким грузом для кредиторов семьи, и в этом случае они явятся к ее братьям с требованием заплатить. Или же в наступившем хаосе кредиторы забудут про братьев Шаллан и их малозначимый Дом. А что же духокровники? Война за трон увеличит или уменьшит шансы на то, что они придут требовать свой духозаклинатель?
Буреотец! Слишком мало сведений.
Перо продолжало писать, перечисляя тех, кто включился в борьбу за трон Йа-Кеведа.
– Ты кого-то из них знаешь лично? – Тин стояла возле письменного стола, в задумчивости скрестив руки. – Происходящее могло бы дать нам кое-какие возможности.
– Я была для них слишком малозначимой, – сказала Шаллан, скривившись, и не солгала.
– Как бы там ни было, полагаю, нам стоит отправиться в Йа-Кевед. Ты знаешь обычаи, людей. Это будет полезно.
– Там война!
– Детка, война равнозначна отчаянию, а мы питаемся им, как материнским молоком. Как только провернем твое дельце на Расколотых равнинах – может, наберем в команду еще одного-двух человек, – мы, скорее всего, совершим путешествие в твои родные края.
