– Сначала тебе придется его отыскать, – заметил Виким, фыркнув. – А что же я? Ты ведь знаешь, что ни мечи, ни милые личики на меня не подействуют.
Чувствуя себя дурой, Шаллан вытащила из сумки несколько листов бумаги.
– Рисунки?
– Математические задачи.
Виким нахмурился, взял у нее бумаги и начал их просматривать, рассеянно почесывая щеку.
– Я же не ревнитель. Я не проведу свою жизнь взаперти, день за днем убеждая людей прислушаться ко Всемогущему, который подозрительно молчалив.
– Это не значит, что ты не можешь учиться. Я выписала их из книг отца, это уравнения для определения начала Великих бурь. Записи упростила, перевела их в глифы, чтобы ты смог прочитать. А вдруг ты угадаешь, когда опять наступит буря…
Он пролистал бумаги.
– Ты все это скопировала и перевела, даже рисунки. Шаллан, клянусь бурей! Сколько времени ты потратила?
Она пожала плечами. Недели, но времени у нее было более чем достаточно. Девочка проводила дни в садах, вечера – в своей комнате и лишь иногда навещала ревнителей, чтобы послушать их миролюбивые наставления о Всемогущем. Ей так нравилось чем-то заниматься.
– Это глупо, – пробормотал Виким, опуская бумаги. – Чего ты хочешь добиться? Я не могу поверить, что ты потратила впустую так много времени.
Шаллан повесила голову и, смаргивая слезы, поспешно выбралась из кареты. И не только из-за слов Викима, но и из-за собственных предательских эмоций. Она больше не могла их сдерживать.
Девочка бросилась прочь, надеясь, что кучера не заметят, как она вытирает глаза защищенной рукой. Села на валун и попыталась взять себя в руки, но не сумела и расплакалась по-настоящему. Она отвернулась, когда мимо прошла пара паршунов, выгуливавших хозяйских рубигончих. Частью празднества должны были стать и несколько охот.
– Рубигончая! – воскликнул кто-то позади нее.
Шаллан вздрогнула, прижала защищенную руку к груди и повернулась.
На ветке ближайшего дерева сидел человек в черном. Незнакомец шевельнулся, когда она его увидела, и шипы-листья вокруг него попрятались – по веткам прошла красно-оранжевая волна и исчезла. Это был тот самый посланник, который беседовал с отцом ранее.
– Я спрашиваю себя, – проговорил он, – находит ли хоть кто-то из вас это слово странным. Понятно, что значит «руби». Но что такое «гончая»?
– Почему это важно? – спросила Шаллан.
– Потому что это слово. Простое слово, внутри которого спрятан целый мир, точно нераскрывшийся бутон. – Он устремил на нее изучающий взгляд. – Я не ожидал обнаружить тебя здесь.
– Я… – Чутье подсказывало, что следует убраться подальше от странного человека. Но у него были новости о Хеларане – новости, которыми отец никогда с ней не поделится. – А где же вы рассчитывали меня обнаружить? На дуэльной арене?
Мужчина раскачался и спрыгнул с ветки на землю.
Шаллан отпрянула.
– Не стоит, – бросил он, присаживаясь на валун. – Не надо меня бояться. Я ужасно бестолков в вопросах причинения боли. По-моему, меня неправильно воспитывали.
– У вас есть новости от моего брата Хеларана?
Посланник кивнул:
– Он весьма решительный молодой человек.
– Где он?
– Занят вещами, которые считает очень важными. Я его за это порицаю, ибо ничто не пугает меня в большей степени, чем человек, который пытается делать то, что он полагает важным. В мире мало что когда-либо шло не так – по крайней мере, если говорить о вещах достаточно масштабных – только из-за того, что кто-то решил вести себя легкомысленно.
– Но ведь с ним все в порядке?
– В той или иной степени. Сообщение, которое я передал твоему отцу, заключалось в том, что у Хеларана есть поблизости глаза и он наблюдает.
Неудивительно, что отец так рассердился.
– Где мой брат? – спросила Шаллан, робко шагнув вперед. – Он велел вам поговорить со мной?
– Прости, дитя. – Его лицо смягчилось. – Хеларан просил передать только краткое сообщение отцу, да и то лишь узнав, что я буду проезжать через эти края.
– Ох! Я решила, что он вас сюда послал. Ну, что вы приехали главным образом из-за нас.
– В общем-то, так и вышло. Скажи-ка, детка, с тобой разговаривают спрены?
Огни гаснут, в них больше нет жизни.
Искаженные символы не для человеческих глаз.
Душа ее матери в ящике.
– Я… – выдавила она. – Нет. С чего вдруг спренам со мной разговаривать?
– Никаких голосов? – спросил мужчина, подавшись вперед. – Сферы не темнеют, когда ты рядом?
– Простите, но я должна вернуться к отцу. Он будет меня искать.
– Твой отец медленно уничтожает вашу семью. В этом смысле Хеларан был прав. Во всех остальных – ошибся.
– Например?
– Погляди. – Мужчина кивком указал на карету. С того места, где стояла Шаллан, как раз можно было заглянуть в окно отцовского экипажа. Она прищурилась.
Внутри Виким подался вперед, в руке у него был карандаш, взятый из сумки, забытой девочкой на сиденье. Брат решал одну из математических задач, которые она оставила.
И улыбался.
Тепло. Шаллан ощутила тепло, яркий свет, так похожий на радость, которую она знавала раньше. Давным-давно. Прежде чем все пошло наперекосяк. До того, что случилось с матерью.
Посланник прошептал:
– Два слепца ждали у края эпохи, размышляя о красоте. Они сидели на самом высоком утесе мира, обозревая землю и ничего не видя.
– Что? – Шаллан перевела взгляд на посланника.
Он продолжил:
– «Можно ли отнять у человека красоту?» – спросил первый у второго.
«У меня ее отняли, – ответил второй, – ибо я ее не помню». Этот человек ослеп из-за несчастного случая в детстве. «Я молюсь Всевышнему каждую ночь, чтобы он вернул мне зрение и я смог вновь отыскать красоту».
«Выходит, красота – это то, что нужно видеть?» – спросил первый.
«Разумеется. Такова ее суть. Как можно оценить шедевр, не видя его?»
«Я могу слушать музыку», – возразил первый.
«Очень хорошо, можно слышать некие разновидности красоты, но нельзя познать красоту целиком, не имея зрения».
«Скульптура, – ответил на это первый. – Разве я не могу ощупать ее изгибы и выступы, порожденные прикосновением долота, которое обратило обычный камень в чудо?»
«Думаю, – сказал второй, – ты способен познать красоту скульптуры».
«А как быть с красотой еды? Разве умелый повар не создает шедевры, чтобы усладить чей-то вкус?»
«Думаю, – согласился второй, – ты можешь познать красоту поварского искусства».
