– Что именно?
– То, чего ты и вообразить не можешь, – с издевкой произнесла Эшонай.
Адолин подождал, словно размышляя, но на самом деле давая Инадаре возможность отправить запрос в военный лагерь и получить ответ. Инадара потянулась к нему, шепотом сообщая то, что написали Навали и Далинар.
– Паршенди, мы устали от этой войны, – озвучил Адолин. – Ваши войска редеют. Мы это знаем. Давай заключим перемирие, которое пойдет во благо обеим сторонам.
– Мы не так слабы, как вам кажется, – возразила Эшонай.
Адолин нахмурился. Когда они общались раньше, то воительница казалась пылкой, жаждущей сотрудничества. Теперь же была холодной и пренебрежительной. Где же правда? Она паршенди. Может быть, о ней не стоит судить исходя из человеческих эмоций.
Инадара ему еще что-то прошептала.
– Чего ты хочешь? – спросил Адолин, произнося слова, присланные отцом. – Что мы должны сделать ради мира?
– Черный Шип, мир наступит, когда один из нас умрет. Я пришла сюда, поскольку хотела увидеть тебя собственными глазами и предупредить. Мы только что изменили правила этой войны. Стычки ради самосветов больше не имеют значения.
«Больше не имеют значения»? Адолина бросило в пот. «Она произнесла это так, словно до сих пор они вели собственную игру. Ни тени отчаяния». Неужто алети все это время так глубоко ошибались?
Она повернулась, чтобы уйти.
Нет. После стольких усилий встреча окончится пшиком? Шквал побери!
– Постой! – крикнул Адолин, шагнув вперед. – Почему? Почему вы так поступаете? Что пошло не так?
Она снова посмотрела на него:
– Ты правда хочешь, чтобы все закончилось?
– Да. Прошу тебя. Я хочу мира. Чего бы он ни стоил.
– Тогда тебе придется нас уничтожить.
– Но почему? – снова спросил Адолин. – Почему вы тогда, много лет назад, убили Гавилара? Почему нарушили наш договор?
– Король Гавилар, – произнесла Эшонай, словно обдумывая его имя, – он не должен был той ночью раскрывать свои планы. Бедный дурень. Ваш король не знал. Он похвалялся, считая, что мы обрадуемся возвращению наших богов. – Воительница покачала головой, потом снова повернулась и побежала прочь, бряцая доспехами.
Адолин отступил, чувствуя себя бесполезным. Если бы его отец был здесь, смог бы он достичь большего? Инадара все еще писала, отправляя отчет Далинару.
Наконец пришел ответ: «Возвращайся. Ни ты, ни я сам ничего не можем сделать. Она явно уже приняла решение».
Обратный путь Адолин провел в мрачных раздумьях. Через несколько часов, уже военном лагере, он обнаружил, что отец совещается с Навани, Халом, Тешав и четырьмя командующими батальонами.
Вместе они сосредоточенно изучали запись разговора, присланную Инадарой. Несколько слуг-паршунов тихонько принесли вино и фрукты. Телеб – в доспехе, который Адолин выиграл на дуэли с Эраннивом, – стоял у стены и наблюдал. У него за спиной висел осколочный молот, забрало поднято. Его народ когда-то правил Алеткаром. Что он думал про все это? Обычно этот человек ни с кем не делился своим мнением.
Адолин шумно вошел в комнату, стянул отцовский – точнее, ренариновский – шлем.
– Можно было позволить тебе самому отправился туда, – проворчал он. – Не было никакой ловушки. Вероятно, ты бы смог привести ее в чувство.
– Это племя убило моего брата в ту самую ночь, когда подписало с ним договор, – произнес Далинар, изучая карты на столе. – Похоже, с той поры они совершенно не изменились. Сын, ты прекрасно справился; мы узнали все, что требуется.
– В самом деле? – удивился Адолин, со шлемом под мышкой подходя к столу.
– Да, – подтвердил Далинар, посмотрев на него. – Мы знаем, что они не согласятся на мир, что бы ни случилось. Моя совесть чиста.
Адолин окинул взглядом разложенные карты.
– Что это? – спросил он, кивая на символы передвижения войск. Все они указывали на Расколотые равнины.
– План атаки, – негромко пояснил Далинар. – Паршенди не станут с нами договариваться, и они планируют что-то грандиозное. Что-то, способное изменить ход войны. Пришло время сразиться с ними и так или иначе покончить с этой войной.
– Буреотец! – воскликнул Адолин. – А если мы там попадем в окружение?
– Мы соберем все силы, всю нашу армию и столько великих князей, сколько присоединятся к нам. Возьмем духозаклинателей для производства еды. Паршенди не сумеют окружить столь значительное войско, а даже если сумеют, это не будет иметь значения. Мы выстоим.
– Можем выдвинуться сразу же после последней Великой бури перед Плачем, – предложила Навани, записывая на полях карты какие-то цифры. – Это Ясный год, так что наступят недели постоянных дождей, но без Великих бурь. Нам не придется столкнуться с ними, пока будем на равнинах.
Но все равно они останутся на Расколотых равнинах одни, за несколько дней до даты, нацарапанной на стенах и полу… У Адолина побежали мурашки по спине.
– Мы принудим их к битве, – негромко произнес Далинар, разглядывая карты. – Испортим их планы, в чем бы те ни заключались. Прежде чем завершится обратный отсчет. – Он посмотрел на Адолина. – Мне нужно, чтобы ты больше сражался на дуэлях. С серьезными противниками – настолько серьезными, насколько тебе по силам. Выиграй для меня осколки, сын.
– Завтра я сражаюсь с Элитом, – напомнил Адолин. – И у меня уже намечена следующая цель.
– Хорошо. Чтобы добиться успеха на равнинах, нам понадобятся осколочники – и еще потребуется верность как можно большего числа великих князей, которые последуют за мной. Сосредоточь усилия на осколочниках из фракции, лояльной Садеасу, и победи их как можно более зрелищно. Я отправлюсь к великим князьям, хранящим нейтралитет, и напомню о клятве исполнить Договор Отмщения. Если мы сумеем забрать осколки у тех, кто следует за Садеасом, и использовать их, чтобы закончить войну, то серьезно продвинемся на пути к тому, о чем я твердил все это время: единство – необходимое условие для возрождения величия Алеткара.
Адолин кивнул:
– Будет сделано.
52
В небо
И вот, поскольку правдогляды были скрытны по своей натуре и весь их орден состоял из людей, которые о делах своих не желали поведать ни вслух, ни на бумаге, среди сторонних наблюдателей росло раздражение этой чрезмерной таинственностью; рыцари были не склонны давать объяснения; и в случае с разногласиями Корберона их молчание свидетельствует не об избытке презрения, но скорее об избытке тактичности.
Из «Слов сияния», глава 11, страница 6
Каладин шагал по ночным Расколотым равнинам, проходя мимо зарослей сланцекорника и лоз, над которыми, точно мошкара, кружились спрены жизни. В низинах все еще виднелись лужи после вчерашней Великой бури, и вода в них была густой от крема. Растения жадно ее пили. Слева шумели военные лагеря, охваченные буйной деятельностью. Справа… тишина. Только бесконечные плато.
