– Очень даже возможно, – упорствовала она. – Вероятность того, что это событие могло случиться, равна единице, потому что оно уже случилось! Таравангиан, в этом и есть странность с выбросами и вероятностью. Подобный день может снова случиться завтра. Ничто этому не препятствует. Насколько я могу судить, это чистейшее стечение обстоятельств. Но если ты хочешь знать, какова вероятность того, что он случится опять…
Он кивнул.
– Варго, если ты проживешь еще две тысячи лет, – заключила она, – возможно, у тебя случится еще один такой же день. Я бы сказала, вероятность один к одному.
Мралл фыркнул:
– Выходит, мне повезло.
– Нет, это просто осуществленный шанс.
– Как бы там ни было, – подвел итог Таравангиан, складывая лист, – я не этот ответ хотел получить.
– С каких это пор наши желания имеют значения?
– Не имеют, – согласился он, положив расчеты в карман. – И никогда не будут иметь.
Они пробрались через скалы, минуя трупы, раздувшиеся после слишком долгого пребывания на солнце, и присоединились к небольшой группе солдат в верхней части берега. Воины были в форме с рыжевато-оранжевым геральдическим символом Харбранта. Его армия малочисленна. Диаграмма призывала к тому, чтобы его государство не представляло собой угрозы.
Однако Диаграмма не безупречна. Они время от времени находили в ней ошибки. Точнее… не настоящие ошибки, просто неточности в толковании. Таравангиан в тот день обладал непревзойденным умом, но не даром предвидения. Он испытал просветление – очень сильное просветление, – и пугающее количество его догадок оказались верными. Но по мере удаления от того дня и знаний, которыми он тогда обладал, Диаграмма все больше нуждалась в аккуратном совершенствовании, чтобы оставаться годной к использованию.
Вот почему король надеялся, что вскоре случится еще один такой же день, который он позволит уточнить Диаграмму. Вот только когда? Придется продолжать, доверившись человеку, которым он когда-то был, его ви́дению и пониманию.
Лучше так, чем как-то еще. Боги и религия их предали. Короли и великие лорды – мелочные себялюбцы. Если ему придется во что-то верить, то только в себя и чистый гений освобожденного человеческого разума.
Но временами следовать этим путем было нелегко. Особенно когда приходилось сталкиваться с последствиями своих действий.
Свита короля Харбранта вышла на поле боя.
По всей видимости, когда начался пожар, сражение большей частью переместилось за город. Люди продолжали драться, даже когда их столица горела. Семь фракций. Диаграмма предугадала шесть. Имело ли это значение?
Солдат вручил королю надушенный носовой платок, чтобы прикрывать лицо, проходя мимо мертвых и умирающих. Кровь и дым. Запахи, которые он успеет слишком хорошо запомнить, прежде чем все закончится.
Мужчины и женщины в рыжевато-оранжевых ливреях Харбранта проверяли мертвых и раненых. По всему востоку этот цвет теперь означал исцеление. И действительно, шатры с его знаменем – знаменем лекаря – виднелись тут и там на поле боя. Целители Таравангиана прибыли незадолго до битвы и немедленно принялись оказывать помощь раненым.
Когда он покинул поля мертвецов, веденские солдаты, сидевшие на краю поля битвы в молчаливом ступоре, с тусклыми глазами, начали вставать. Потом раздались первые приветствия.
– Разум Пали, – проговорила Адротагия, наблюдая, как они встают. – Я не верю…
Солдаты сидели группами согласно знаменам, и ими занимались лекари Таравангиана, водоносы и утешители. Раненые и не раненые, все, кто мог стоять, поднимались и приветствовали короля Харбранта.
– Диаграмма сказала, что это случится, – напомнил Таравангиан.
– Я была убеждена, что это ошибка. – Она покачала головой.
– Они знают, – добавил Мралл. – Сегодня только мы здесь победители. Наши лекари, которые заслужили уважение всех сторон. Наши утешители, которые помогли умирающим уйти. Великие лорды принесли им только страдание. А вы – жизнь и надежду.
– Я принес им смерть, – прошептал король.
Он приказал убить их монарха вместе с рядом великих князей, указанных в Диаграмме. Сделав это, Таравангиан подтолкнул различные фракции к войне друг с другом. Он поставил это королевство на колени.
Теперь они его за это приветствовали. Он заставил себя задержаться возле одной из групп, спросить об их здоровье, узнать, не может ли он чем-то помочь. Важно, чтобы люди видели в нем сострадательного человека. Диаграмма объясняла это привычным языком, сухим и безжизненным, как если бы сострадание было тем, что измеряют чашками, как пинту крови.
Он посетил вторую группу солдат, потом третью. Многие подходили к нему, касались рукавов его одеяния, вытирали слезы благодарности и радости. Но гораздо больше веденских солдат оставались в шатрах – сидели, уставившись на поля мертвецов. Их разум оцепенел.
– Азарт? – шепотом поинтересовался Таравангиан, когда они покинули последнюю группу солдат. – Они сражались всю ночь, пока их столица горела. Наверняка он действовал.
– Согласна, – сказала Адротагия. – Это дает нам еще один ориентир. Азарт здесь имеет, по меньшей мере, ту же силу, что и в Алеткаре. Или даже сильнее. Я обсужу с учеными. Возможно, это поможет нам засечь Нергаула.
– Не трать на это слишком много сил, – велел Таравангиан, приближаясь к новой одной группе веденских солдат. – Я даже не уверен в том, что мы станем делать, если обнаружим это существо. – Древний, злобный спрен был не той проблемой, на решение которой ему хватило бы сил. По крайней мере, пока. – Я бы лучше узнал, куда направляется Милач.
Он надеялся, что Милач не впадет снова в спячку. До сих пор предсмертные речи оказывались идеальным способом дополнить Диаграмму, какой они только смогли разыскать.
Разумеется, оставался один вопрос, ответ на который он так и не сумел получить, хотя отдал бы за него почти все.
Достаточно ли этого?
Он встретился с солдатами и напустил на себя вид доброго – пусть и не очень умного – старичка. Заботливого, стремящегося помочь. Сегодня он почти такой. Таравангиан пытался подражать самому себе в те дни, когда был чуть тупее. Люди принимали того человека, и, когда он был на том уровне интеллекта, ему не требовалось притворяться сострадательным, как случалось, когда его гений возрастал.
Благословенный интеллектом, проклятый состраданием, чтобы чувствовать боль от того, что натворил. Эти качества находились в обратной зависимости. Почему он не мог обладать обоими сразу? Он сомневался, что у других людей ум и способность сострадать связаны таким образом. Побуждения Ночехранительницы, стоявшие за ее дарами и проклятиями, были непостижимы.
Таравангиан продвигался сквозь толпу, слушая, как несчастные просят облегчить их страдания и дать им более сильные лекарства для избавления от боли. Внимал словам благодарности. Эти солдаты выжили в битве, в которой, как им теперь казалось, никто не победил. Им нужна была хоть какая-то поддержка, а Таравангиан, предположительно, соблюдал нейтралитет. Они с потрясающей легкостью обнажали перед ним свои души.
