– Мы не знаем наверняка, что они придут, – возразила Эшонай в ритме решимости. – Мы ничего наверняка не знаем. Может, люди и не обрели опять способность заклинать потоки, а это был лишь один из клинков чести. Мы ведь оставили такой в Алеткаре той ночью.
Чиви загудела в ритме скепсиса. В шустроформе у нее было удлиненное лицо и собранные в длинный хвост волосы.
– Мы угасаем как народ. Я сегодня видела нескольких, ставших тупицами и забывших о прошлом. Они это сделали, потому что боятся – человеки их убьют! Они готовятся стать рабами!
– Я тоже их видел, – сказал Давим в ритме решимости. – Эшонай, мы должны что-то сделать. Твои солдаты такт за тактом проигрывают эту войну.
– Следующая буря, – заговорила Венли. Она настроилась на ритм мольбы. – Я могу все проверить во время следующей бури.
Эшонай закрыла глаза. Мольба. На этот ритм настраивались нечасто. Отказать сестре в просьбе было тяжело.
– Мы должны решить единогласно, – заявил Давим. – Другого я не приемлю. Эшонай, ты настаиваешь на возражении? Нам придется провести здесь часы, чтобы достичь согласия?
Она тяжело вздохнула, приходя к решению, которое прокладывало путь из глубин разума. Это было решение исследовательницы. Взгляд упал на мешок с картами, который лежал на земле рядом с ней.
– Я согласна на эту проверку, – сдалась Эшонай.
Поблизости Венли загудела в ритме признательности.
– Однако, – продолжила Эшонай в ритме решимости, – я должна стать первой из тех, кто опробует новую форму.
Все гудение стихло. Пятерка уставилась на нее, разинув рты.
– Что? – спросила Венли. – Сестра, нет! Это мое право.
– Ты слишком ценна, – сказала Эшонай. – Ты слишком много знаешь о формах, и бо́льшая часть изысканий хранится исключительно в твоей голове. Я просто солдат. Мною можно пожертвовать, если что-то пойдет не так.
– Ты осколочник, – возразил Давим. – Последний из наших.
– Тьюд умеет обращаться с моим клинком и доспехом. Я оставлю ему и то и другое на всякий случай.
Остальные члены Пятерки загудели в ритме размышления.
– Это хорошее предложение, – согласился Абронай. – Эшонай наделена и силой, и опытом.
– Но это же мое открытие! – воскликнула Венли в ритме раздражения.
– И его оценили по достоинству, – сказал Давим. – Но Эшонай права: ты и твои ученые слишком важны для нашего будущего.
– Более того, Венли, – прибавил Абронай, – ты принимаешь этот эксперимент уж очень близко к сердцу. Твои слова это подтверждают. Если Эшонай войдет в бурю и обнаружит, что что-то с этой формой не так, она сможет все остановить и вернуться к нам.
– Это хороший компромисс. – Чиви кивнула. – Мы пришли к согласию?
– Полагаю, да, – сказал Абронай, поворачиваясь к Зульн.
Представительница тупоформы говорила редко. Она носила робу паршуна и считала своим долгом представлять их – лишенных песен – вместе с теми соплеменниками, что пребывали в тупоформе.
Это была не менее благородная жертва, чем решение Аброная сохранить бракоформу. И даже более. Тупоформу трудно переносить, и лишь немногие пребывали в ней дольше паузы между бурями.
– Я согласна с этим, – сказала Зульн.
Остальные загудели в ритме признательности. Только Венли не присоединилась к песне. Если буреформа окажется настоящей, добавят ли они еще одного слушателя к Пятерке? Изначально все Пятеро были тупицами, потом – трудягами. Лишь после открытия шустроформы решили, что каждый будет представлять одну из форм.
Это могло подождать. Остальные члены Пятерки встали и начали спускаться по длинной лестнице, вьющейся спиралью вокруг башни. Дул восточный ветер, и Эшонай повернулась к нему лицом, устремив взгляд поверх Расколотых равнин – к Изначалью.
Во время грядущей Великой бури она войдет в ветра и станет чем-то новым. Чем-то могущественным. Чем-то, что изменит судьбу слушателей и, возможно, человеков навсегда.
– Сестра, я почти обрела повод возненавидеть тебя, – заговорила Венли в ритме упрека, приостановившись возле сидящей Эшонай.
– Я не запретила проверку, – напомнила Эшонай.
– Ты просто собираешься присвоить всю славу.
– Если слава вообще будет, – возразила Эшонай в ритме упрека, – она достанется тебе за открытие формы. Это не подлежит обсуждению. Только наше будущее имеет значение.
Венли загудела в ритме раздражения:
– Тебя называют мудрой, опытной. Можно лишь подивиться тому, что все забыли, какой ты была: безрассудно уходила в дикие земли, не заботясь о своем народе, а я оставалась дома и заучивала песни. С каких это пор все уверились в том, что из нас двоих ты более ответственная?
«Все из-за проклятой военной формы», – подумала Эшонай, вставая.
– Почему ты не сказала нам, что ищешь? Ты позволила мне поверить, что предмет твоих изысканий – форма искусника или посредника. Вместо этого ты искала одну из форм древней силы.
– А это имеет значение?
– Да. Венли, в этом вся суть. Я тебя люблю, но твое тщеславие меня пугает.
– Ты мне не веришь, – обвинила Венли в ритме предательства.
Предательство. Эту песню пели редко. Укол оказался болезненным, и Эшонай поморщилась.
– Посмотрим, на что способна эта форма, – проговорила она, забирая карты и самосвет с заточенным внутри спреном. – Потом продолжим разговор. Я всего лишь проявляю осторожность.
– Ты хочешь все сделать сама! – воскликнула Венли в ритме раздражения. – Ты всегда стремишься быть первой. Ладно, хватит. Решено. Пойдем со мной; я должна обучить тебя образу мышления, нужному для формы. Потом мы выберем Великую бурю для преобразования.
Эшонай кивнула. Она всему научится. И хорошенько поразмыслит. Может, есть другой путь. Если удастся заставить алети выслушать ее, отыскать Далинара Холина, попросить о мире…
Возможно, тогда буреформа и не понадобится.
Часть вторая
Грядущие ветра
Шаллан * Каладин * Адолин * Садеас
13
Шедевр дня
Боеформа дана для войны и господства,
Дар богов, ниспосланный, чтобы убивать.
Не познать, не увидеть ее, но дает превосходство
Эта форма тому, кто способен повелевать.
Из «Песни перебора» слушателей, строфа 15
Фургон катился по камням, дребезжа и подпрыгивая. Шаллан сидела на высокой и жесткой скамье рядом с Блатом, одним из каменнолицых наемников на службе у Твлаква. Он правил запряженным в повозку чуллом и почти не разговаривал, хотя в те моменты, когда ему казалось, что Шаллан смотрит в другую сторону, изучал ее глазами, похожими на бусины из темного стекла.
