Он положил на одеяло несколько исписанных листков.
Все утро и часть дня мы просидели над расчетами. Решение задачи зависело теперь от химиков. Сумеют ли они найти вещество, которое было бы способно вызвать активное выпадение солей из морской воды?..
А вечером позвонила Лиза. Она приехала в Москву и приглашала в гости.
Обсуждение нового способа борьбы со льдами мы перенесли в уютную Лизину комнату.
Не прошло и получаса, как вдруг в прихожей раздалось шарканье подошв. Кто-то старательно, даже со рвением вытирал ноги о половичок.
Я переглянулся с Андреем. Гость, видимо, уже не раз бывал здесь, если так хорошо знал пристрастие нашей Лизы к порядку и чистоте.
Он переступил через порог.
Молодой. Моложе нас с Андреем. Лицо добродушное, круглое, розовое. Косматое бобриковое пальто. Брючки с пузырями на коленях.
Пока новый гость снимал пальто, хозяйка отрекомендовала его как брата подруги.
Я испытующе посмотрел на Лизу. Она держалась с братом подруги ровно, как с нами. Зато брат, войдя в комнату, сразу же начал улыбаться. Непонятно, почему у него сделалось вдруг хорошее настроение.
— Вы всегда такой веселый? — спросил я подозрительно.
— То есть? Не понял…
— Ну, жизнерадостный, что ли.
— А!.. Нет. Главным образом по вечерам, в гостях.
С улыбкой, еще более широкой, он посмотрел на нашу хозяйку, но та, поджав губы, сосредоточенно заваривала чай.
Оказалось, что молодой человек, готовится стать музейным работником.
— Как — музейным? — удивился я. — В наше время — музейным?.. Старые черепки собирать… Ну и профессия — спец по черепкам!
Молодой человек спокойно улыбался. Он поудобнее умащивался в кресле — это было мое любимое кресло, я просто не успел еще сесть в него, — потом по-хозяйски сдвинул со стола стопку книг, принесенную Андреем. Каково?..
— Ну, как твои дела, Андрей? — спросил я, когда мы вышли в коридор покурить.
Он прекрасно понял, о каких делах я спрашиваю, потому что пожал плечами и сказал, глядя в сторону:
— О, прекрасно! Ты же видишь…
— Еще бы!
— Хоть бы не улыбался так часто! — пожаловался Андрей, как всегда угадывая мои мысли.
— Мне за тебя обидно, — сказал я, подавив вздох. — Что она нашла в нем? Музейный работник, больше ничего…
Проведя несколько зимовок в Арктике и готовясь снова отправиться туда, мы считали себя вправе смотреть на скромного музейного работника свысока. Это было, конечно, ребяческим самомнением, проявлением смешной ограниченности, в которой нам в тот же вечер пришлось раскаяться.
За чаем выяснилось, что Савчук — фамилия брата подруги была Савчук — понимает кое-что и в нашей романтической профессии.
— При изучении истории географических открытий, — сказал он, — много дает, например, лингвистика. Проанализируйте слово “Сибирь”. Искаженное “сивер”, то есть “север”. Или вот еще — “Грумант”. Почему русские назвали так Шпицберген? “Грумант” сходно по звучанию с “Грюнланд”. Но Грюнланд — это Гренландия. Дошли, как видите, до корня. А корень вон где — в четырнадцатом веке!.. Выходит, русские принимали Шпицберген за Гренландию.
— Интересно…
Но дальше было еще интереснее.
Оказалось, что Савчук только что вернулся из командировки в Сибирь.
— Собирал там материалы для Музея Революции, — пояснил Савчук. — По теме “Роль большевиков-ссыльнопоселенцев в изучении и освоении Сибири”.
— Ссыльнопоселенцев?
— Ну да. Ведь это был цвет тогдашней России. Передовые люди, привыкшие к напряженной умственной деятельности! Некоторые, как мне удалось установить, занимались в ссылке этнографией, геологией, метеорологией… Да вот недалеко ходить за примером. В Океанске один ссыльный занимался изучением вечной мерзлотой.
— Бывали разве в Океанске?
— Да… И по всему видно, замечательный был человек. Твердой воли, кипучей энергии! Мне показывали метеорологические приборы, сработанные им самим. В прошлом, кажется, был студент-географ или учитель географии. У меня записано…
Он стал вытаскивать из кармана какие-то бумажки и близоруко щуриться на них, но я нетерпеливо прервал это занятие:
— Ветлугин — фамилия?
— Ветлугин П.А. Да, правильно… — Савчук удивленно посмотрел на меня.
Андрей встал и в волнении заходил по комнате. Лиза сказала с упреком:
— И ни словечка не написал! Бог знает о чем писал, а о важном…
— Лизочка! Разве я знал, что это вас интересует!
— Ну, что же вы замолчали? Рассказывайте дальше!
К сожалению, записи, которые Петр Арианович вел в Океанске, не сохранились.
С большой настойчивостью и терпением Савчук поднял один за другим сибирские архивы, но ничего не нашел в них, кроме нескольких скупых строчек. Это была просьба ссыльного поселенца П.Ветлугина разрешить ему выписку книг (список прилагался), необходимых для научных занятий. Книги, по-видимому, не были выписаны, потому что резолюция, перечеркивавшая просьбу, гласила: “Не желает ли П.А.Ветлугин повторить акмолинский инцидент?”
Из этого можно заключить, что до Сибири Петр Арианович успел побывать на поселении в Акмолинске, где с ним произошел какой-то инцидент, и что по-прежнему, несмотря на гонения, интересовался наукой.
Оставил ли он мысль об островах в Восточно-Сибирском море?
Нет. Савчук слышал об островах от начальника местного порта Овчаренко. В молодости он был сослан на поселение в Океанск, когда тот еще назывался деревней Последней. Спустя несколько лет после Великой Октябрьской социалистической революции Овчаренко вернулся сюда, чтобы строить и укреплять советскую власть на Крайнем Севере.
С Ветлугиным они познакомились и подружились в ссылке году в 1915-м или 1916-м.
Петр Арианович считал, что сумеет завершить свое открытие лишь после революции, наступления которой ждал со дня на день. По его словам, природа островов стала ему окончательно ясна только здесь, на Крайнем Севере, и почему-то это поселило в нем тревогу. Что-то угрожало островам!
“Спешить надо, спешить! — нетерпеливо говорил Ветлугин, глядя, как ходят-качаются над головой радужные столбы северного сияния. — Спешить, чтобы застать!..”
Савчук беседовал с Овчаренко очень долго, стараясь восстановить в памяти все, что касалось последних месяцев жизни Петра Ариановича.
Когда Овчаренко и Ветлугина привезли в Последнюю, им показалось, что время остановилось здесь.
Старорусские обычаи и обряды еще сохранились в этой маленькой деревеньке за Полярным кругом. Вышивка на каком-нибудь полотенце повторяла узоры владимирско-суздальской Руси. На пирушках пелись величальные, подблюдные и жалобные, протяжные, каких не найти, наверное, даже в специальных сборниках песен XVII века.
