Так или иначе, мой друг не разговаривал со мной дня три, пока мы не побывали с прощальным визитом у академика Афанасьева.
Старый ученый, взявший в свое время гипотезу Ветлугина под защиту, принял нас в постели. Перед ним установлен был переносный пюпитр, на котором он быстро писал карандашом.
— Рад, рад, — сказал он, пожимая нам руки. — Садитесь вот тут. Снимите с этого кресла бумаги. Вот так…
У него была наружность доброго деда Мороза: белая борода лопатой и очень ясные, зоркие глаза.
Некоторое время академик пытливо разглядывал нас из-под седых, нависших бровей.
— Ну-с, хорошо, — сказал он. — Как же думаете искать свою землю-невидимку?
— А мы хотим проверить гипотезу на слух. Если землю никак не удастся увидеть, попробуем ее услышать…
— А, эхолот!.. Ну что ж, правильно. Кропотливо и медленно, зато надежно… И как думаете: отзовутся ваши острова?
— Должны отозваться. Не могут не отозваться.
— Что ж, буду рад. У меня уж и место для ваших островов оставлено. Вот здесь! — Он показал на рукопись, над которой работал перед нашим приходом. — Задумал новый труд. Называется кратко: “Северный Ледовитый”.
— О! И большой труд?
— По плану, шесть томов. Хочу дать полный свод современных знаний об Арктике, нечто вроде энциклопедии…
Я поинтересовался, сколько же лет работы отнимут эти шесть томов.
— Не меньше семи — восьми, вероятно…
Мы молчали. Академик искоса посмотрел на меня и улыбнулся.
— А я знаю, что вы подумали! — сказал он неожиданно.
Я смутился.
— Да, да. Подумали: каков старик! Девятый десяток пошел, а он на восемь лет вперед загадывает, план работы составляет.
Я принялся бормотать какую-то чепуху, потому что Афанасьев угадал — именно это я и подумал. Наш хозяин засмеялся:
— Ну-ну, не отнекивайтесь! Я сам на вашем месте подумал бы то же. — Он энергично похлопал по лежавшей на одеяле рукописи. — Не доживу? Нет, друзья мои, доживу. Именно потому и доживу, что на восемь лет вперед заглядываю!
Задумчиво помешивая ложечкой в стакане (нам подали чай), он продолжал:
— Любимая работа поддерживает, бодрит… Еще Сенека сказал: “Прожить сколько надо — всегда во власти человека”. Мне лично надо десять лет, потому что этот труд нужен моей родине! Да, помню, знаю: здоровье, возраст… Но есть, по-моему, нечто вроде рефлекса цели, как думаете? Я вот подметил; если обычная прогулка, без цели, без дела, — устаю, а если впереди цель, что-то очень интересное, — забываю об усталости!
Академик поглядел на меня и Андрея, нагнув голову набок. Приветливые морщинки побежали от глаз.
— А потом, — сказал он, пожимая нам на прощанье руки, — не находите ли, что вообще интересно жить? Мне, например, до крайности любопытно узнать, найдете вы свои острова или нет.
Тогда мы и помирились с Андреем — сразу же, как только вышли от академика, чуть ли не в подъезде его дома.
— Извини меня, Андрей, — начал я. — Бухнул, понимаешь, сгоряча…
— Ничего, ничего, — поспешно сказал мой друг. — С кем не бывает…
И мы заговорили об экспедиции, как будто бы не случилось ничего.
Глава третья
ПРИЧУДЫ ВЕТРА И “МЕРТВАЯ ВОДА”
— Поздравляю! Вошли в Восточно-Сибирское, — сказал Андрей, распахивая дверь в мою каюту.
— Уже Восточно-Сибирское? Приятно слышать! В штурманской рубке узнал?
— Нет, по воде определил. Вода снова прозрачная, как и в море Лаптевых. На глубине двенадцати метров — отрицательная температура. Только что делал зондировку…
— А видимость?
— Ни к черту! Туманище навалило такой, что Союшкин советует стать на якорь.
— Ах, Союшкин уже советует…
Наверху действительно было мутновато. Корабль медленно подвигался вперед в почти сплошной белесоватой мгле.
Мы с Андреем поднялись на капитанский мостик. Взглянув на сконфуженное и сердитое лицо Сабирова, стоявшего рядом с капитаном, я догадался, что место наше неизвестно.
Это было нехорошо. По гидрологическим признакам, названным Андреем, получалось, что мы уже перешагнули порог Восточно-Сибирского моря
15. Но оно большое, это море. Где же мы? В тумане могут произойти любые неожиданности. Нас может снести на юг или на север. А к северу в этом районе, по-моему, опасные банки
16.
— Не успел, Алексей Петрович, солнце схватить, — доложил Сабиров с огорченным видом.
— Схватить? Как это — схватить?
— Ну, засечь, определиться. Оно минут двадцать назад проглянуло. Я — за секстантом
17, а солнце опять в туман.
— Да, обидно!
Я с интересом смотрел на капитана. Как-то он выйдет из положения? Какое решение примет?
В Океанске мне рассказали о нем нечто вроде легенды. Шел он будто бы лет пятнадцать назад к Шпицбергену. Судно поисковое, маленькое, магнитный компас на нем начал врать. Федосеич приказал тогда кинуть лот, взял якобы грунт лотом со дна, помял в руке, подбросил на ладони и говорит: “Мое место такое-то, подходим к Шпицбергену с юго — юго — востока”.
Капитан повернул ко мне и Андрею свое широкое, простодушное, невозмутимо-спокойное лицо.
— Хочу уточнить место по глубинам, Алексей Петрович, — сказал он. — Здесь дороги хоженые-перехоженные. Карта очень подробная… Ну-ка, старпом, — к эхолоту! Что он у вас там показывает?
Странный водолаз бежит по дну моря под килем “Пятилетки”. Это звук. Когда мы проникнем в глубь “белого пятна”, звук поведет за собой наш корабль.
Принцип эхолота прост. Беспрерывно подаются с судна звуковые сигналы, которые, отразившись от дна, возвращаются в приемник. Надо разделить пополам промежуток времени между подачей сигнала и его приемом и умножить на скорость звука в воде, чтобы получить расстояние от киля до дна.
Делается это автоматически. На вращающемся валике прибора появляется лишь итог — по квадратикам кальки бежит быстрый зигзаг.
Мы вчетвером вошли в штурманскую рубку.
Сабиров быстро переписал последние показания эхолота на листок бумаги и положил перед капитаном.
