Суббота, 1 июля.
Мы к лыжам изобрели новые сапоги; кажется, будут удачны. Эдгар Эванс отличился по сапожной части и только что окончил пару, почти вполне удовлетворительную. Подошвы сделаны из двух слов тюленьей кожи, препарированной на квасцах, с подметкой, подкрепленной деревянной дощечкой, и с деревянным каблуком. Верх настолько просторен, что в нем помещается меховой сапог (финнеско), и завязывается ремешком. Такой башмак весит 13 унций, тогда как обыкновенный весит 2 фунта; так что вес нашего башмака и финнеско вместе меньше веса одного такого сапога.
Температура весь день держалась немного пониже –30° [–34°C], без ветра и при ясном небе; к вечеру поднялся ветер, но температура осталась на –32° [–36°C]; ветер же сразу достиг скорости 25 миль в час; на дворе нельзя сказать, чтобы было приятно!
Воскресенье, 2 июля.
Ночью был ветер, но к утру опять совершенно стихло; температура нормальная, около –35° [–37°C]. Луна снова взошла; первая четверть ее показалась из-за Эребуса около 5 часов пополудни. Она перейдет меридиан, к сожалению, ночью, но такие дни приятны и при низкой луне; отрадно, что для наших экскурсантов выдалось такое спокойное время.
Понедельник, 3 июля.
Опять тихий день, но небо какое-то подозрительное. Тонкие слоистые облака то образуются, то расходятся; такие же облака вьются над Эребусом. Возможно, что на мысе Крозье ветер.
Люди ушли далеко на ледяное поле. Весело смотреть на огоньки работников, светящиеся у какой-нибудь проруби или полыньи, слушать далекие, звучные голоса или шуршание лыж.
Вторник, 4 июля.
Метель и приключения.
Вчера к ночи поднялся ветер; температура хотя и поднялась на несколько градусов, но не настолько, насколько следовало бы при таком ветре. Сегодня до полудня он дул со скоростью от 40 до 45 миль в час при температуре от –25° [–32 °С] до –28° [–33 °С]. Не такая, казалось бы, погода, чтобы выходить из дому.
После полудня ветер слегка утих. Тэйлор и Аткинсон сходили на Вал, посмотреть защищенный термометр. После того два удальца, Аткинсон и Гран, без моего ведома порешили отправится на ледяное поле, посмотреть термометры, поставленные в бухтах, Северной и Южной. Было 5 часов 30 минут. Гран вернулся к обеду, в 6 часов 45 минут, и я только позже узнал, что он удалился от берега не более как ярдов на 300 и почти целый час пробирался домой.
Отсутствие Аткинсона осталось незамеченным почти до конца обеда, то есть до 7 часов 15 минут, хотя я и слыхал, что ветер утих еще в начале обеда и пошел легкий снег.
Хотя я был несколько раздосадован, однако серьезного опасения у меня еще не возникало. Все же, по мере того как люди выходили из дому, я рассылал их в разные стороны на небольшие расстояния, приказывая им кричать и показывать фонари, и, кроме того, велел зажечь на Флюгерном холме парафиновый факел.
Эдгара Эванса, Крина и Кэохэйна я отправил с фонарем в северном направлении. Пока происходили эти бессвязные поиски, с юга опять поднялся ветер, но не особенно сильный, небо стало проясняться, а луна пробивалась через застилавшие ее облака. С таким путеводителем мы ежеминутно ожидали возвращения нашего странника, и продолжительное отсутствие его не на шутку нас пугало. В 9 часов 30 минут Эванс с товарищами вернулся без вестей о нем, и, наконец, нельзя было отрицать возможность несчастья. Около 10 часов мы организовали несколько отрядов, получивших подробнейшие наставления. Я тем временем узнал, что Аткинсон был сравнительно легко одет и, что всего хуже, ушел в кожаных лыжных сапогах.
Первым пошел Э. Эванс; с ним пошли Крин, Кэохэйн и Дмитрий с легкими санями, спальным мешком и фляжкой коньяка. Ему было приказано обыскать край берега ледника вдоль дуги, образуемой бухтой до ледника Барни и мыса того же имени. Остальные разделились на пять партий, и Дэй ходил взад и вперед по Флюгерному холму, временами зажигая на вершине пучки намоченной керосином пакли. Наконец, Клиссольд и я одни остались в доме, и опасения мои с каждым часом возрастали.
Я постичь не мог, каким образом вполне здоровый человек давно не вернулся или, в худшем случае, в такую погоду и в такой одежде не укрылся где-нибудь. Аткинсон собирался уйти не дальше чем на милю; было 10 часов 30 минут – всего пять часов с его ухода. К какому заключению можно было прийти? И все-таки я никак не мог себе представить, чтобы с ним случилось что-нибудь на открытом льду, где не было ничего опаснее неглубокой трещины и крутого сугроба.
Я наделяся, что будет обыскано каждое место, где только могло что-нибудь случиться. Так пробило 11 часов, потом 11.30 – 6 часов как ушел! Наконец, в 11 часов 45 минут слышу голоса, и, к великой моей радости, Мирз и Дэбенхэм ведут беглеца. У него была сильно обморожена рука, также и лицо, но меньше; как обыкновенно бывает в таких случаях, он сильно растерялся, а впрочем, был совершенно здоров.
Насколько можно было понять из его довольно несвязного рассказа, он прошел не более четверти мили по направлению к защищенному термометру, как решился вернуться. Он пробовал идти так, чтобы ветер дул немного в сторону от первоначально соблюдаемого им направления и, немного погодя, наткнулся на старую прорубь для рыбной ловли, находившуюся, как ему было известно, в 200 ярдах от мыса. Он прошел 200 ярдов, как ему казалось, в правильном направлении, но никуда не дошел. Если бы он тогда повернул на восток, он наткнулся бы на берег поблизости от дома. То, что он этого не сделал, а пошел прямо, показывает, в каком он находился замешательстве. Не подлежит сомнению, что человек в метель должен не только поддерживать кровообращение в своих членах, но и бороться против онемения мозга и отупения рассудка, грозящих роковыми последствиями.
В самом деле, Аткинсон не имеет особенно ясного представления о том, что с ним было после того, как он не нашел мыса. Он, как видно, бесцельно бродил, пока не наткнулся на островок; обходил его кругом; говорит, что ничего не видел на два шага перед собой, что часто попадал в трещину, что остановился, наконец, под прикрытием каких-то скал, что тут ему обморозило руку, вследствие того что он долго не мог надеть снятую и обмерзлую рукавицу, однако все же натянул ее и стал копать яму, чтобы в ней засесть и ждать.
Увидел кусочек луны и, отойдя от острова, потерял из вида луну и хотел вернуться, но ничего не нашел; наконец напал на другой остров, а может быть, и на тот же, дождался опять луны и составил себе по ней приблизительный курс, как вдруг увидел вспышки на горе и быстро пошел туда. Говорит, что кричал кому-то, бывшему близко, на мысе, и очень удивлялся, не получая ответа. Рассказ совсем бестолковый, слушая который невольно думалось, что говоривший был на волосок от гибели и что едва ли бы он спасся, если бы продлилась метель. В долгие часы ожидания меня особенно мучила мысль, что метель могла возобновиться после краткого затишья.
2 часа утра. Все вернулись домой, и все разрешилось благополучно; но не надо нам больше таких выходок. Нельзя, однако, отрицать, что такое приключение лучше всех моих наставлений убедило всех в том, что с метелью шутить не годится.
