В команде каждого министерства было более ста певцов, включая самих министров, и когда они запели, всем захотелось пуститься в пляс. Вместо ударных играли на чем-то вроде перевернутого книжного шкафа. Полдесятка мужчин ударяли по нему ладонями. По манеабе скакал распорядитель, призывая участников петь громче. Танец же был неторопливым и плавным. Провокационные движения рук и глаз сопровождались чувственным покачиванием бедер, которое подчеркивалось колыханием юбок из травы. В отличие от женщин, мужчинам разрешалось более активно двигать ногами, и они поддерживали ритм танца, слаженно топая и хлопая в ладоши. Каждый жест что-то значил. У ай-кирибати не бывает свободного танца, но есть ритм, и, глядя на танцоров, становилось ясно, что у ай-кирибати с чувством ритма все в порядке. Разумеется, кроме тех, кем овладел дух танца. Те вопили, тряслись и завывали, а потом падали на пол манеабы и бились об него головой. За это полагались дополнительные очки.
Потом настала очередь Министерства окружающей среды, и в центр зала выбежал Бвенава. Он был распорядителем. Он крутил пятой точкой и раскачивался волной, приказывал хору то повысить тональность, то петь ниже. Призывал мужчин усилить басы, а женщин – петь пронзительным сопрано. Густая грива его волос развевалась, он был похож на Леонарда Берштейна с Кирибати. Я взглянул на танцоров. У Тьябо заблестели глаза. Она задрожала. Только не упади в обморок, подумал я. Я этого не вынесу. Но дух танца решил не вселяться в нее, и она осталась на ногах.
После выступления я спросил Бвенаву, как, по его мнению, они станцевали.
– Не очень, – ответил он, – но главное, нам самим понравилось.
Пока мы говорили, началось выступление Министерства жилищного хозяйства. О, как шикарно они танцевали! Их мужчины были мускулистее, чем в остальных командах, а женщины фигуристее. Кокосовые лифчики сидели на них чуть плотнее. Юбочки были натянуты на бедра чуть ниже. Они выхаживали, качая бедрами. Виляли попами. Зазывно.
– Хватит пялиться, извращенец, – прошипела Сильвия.
– Может, зря ты не пошла танцевать, – заметил я. Закончив свой эротический танец, девчонки из команды послали судьям воздушные поцелуи. Зрители ахнули. А потом засмеялись. На Кирибати смех считается скорее признаком смущения, чем веселья.
– Это был не танец ай-кирибати, – сказал Бвенава. – Больше похоже на полинезийские танцы, – с явным недовольством добавил он.
Судьи ушли обсуждать участников в приватной обстановке. Их долго не было. Тем временем атмосфера накалялась. В манеабе собралось более тысячи человек, и у каждого было свое твердое мнение по поводу того, какая команда больше заслужила приз. Судьи вернулись и объявили о своем решении. Победа досталась Министерству жилищного хозяйства. Танцоры и певцы из выигравшей команды заликовали. В остальной части зала раздались лишь вялые аплодисменты.
А потом разразилась буря. Поднялся крик. Ай-кирибати начали пихаться. Полный переполох. Я не понимал, в чем дело: мои познания в языке ай-кирибати пока не позволяли понять, что же вызвало такое возмущение. Но очевидно, многих не устраивало решение судей. Мы с Сильвией отошли в сторонку и встали рядом с секретарем Министерства образования, молча наблюдавшим за скандалом. Секретарь министерства мне нравился. В отличие от большинства правительственных служащих, он был действительно предан делу защиты островной культуры от разлагающего влияния континентального мира.
– Здравствуйте, – обратился к нему я. – Как разработка образовательной программы?
Он рассмеялся. Ай-матанговские шуточки.
Я спросил, что он думает по поводу решения судей.
– Они поступили плохо, – покачал он головой. – Это был не танец ай-кирибати. На Кирибати каждый жест имеет значение. Танец очень выверенный. А их танец был больше похож на то, как танцуют на Таити. – В качестве демонстрации секретарь вильнул бедрами. – У нас на Кирибати так не танцуют. – Он задумался. – Но девчонки плясали что надо, а?
Глава 16
В которой Автор проникает в глубины Писательского Ума и на благо будущих поколений рассуждает о том, что требуется для создания Настоящей Литературы, благородного Искусства, к которому многие испытывают Призвание, но немногим удается это Призвание реализовать.
Глава 17
В которой Автор летает Авиакомпанией «Эйр Кирибати», живет на острове Бутарирари, Обитатели которого славятся тем, что любят повеселиться, и исследует его обычаи, а затем делится мыслями по поводу того, каково это – быть Забытым на Острове. Ведь времени, чтобы обдумать это, у него было много, так как «Эйр Кирибати» – не самая надежная Авиакомпания в мире.
Чем дольше мы с Сильвией жили здесь, тем сильнее укреплялись во мнении, что жизнь на Тараве похожа на страдания больного маниакально-депрессивным психозом. Есть моменты экстаза, к примеру, когда с восторгом наблюдаешь за пением и танцами сотни ликующих островитян в манеабе на берегу лагуны. А есть и сокрушительная апатия, когда предаешься депрессии и безразличию, вызванными беспощадной жарой, периодическими болезнями, жестокой изоляцией, отсутствием еды и осознанием того, что многие проблемы Таравы, такие как перенаселение и связанные с ним беды эпидемиологического и социального характера, могли бы быть легко решены. Во время одного из приступов такой апатии я с удивительной готовностью согласился на предложение Сильвии слетать на Бутарирари, один из северных Гилбертовых островов, рейсом «Эйр Кирибати». Нам предстояло лететь туда в компании «Те Айитибверере», местной театральной труппы, которую Сильвия наняла для постановки идеологических пьес о важности употребления в пищу зеленых листовых овощей и правильном лечении диареи, а также ряда других тем, не слишком популярных на Бродвее. Так мы и очутились в аэропорту, где, вопреки инстинкту самосохранения, зарегистрировались на рейс «Эйр Кирибати».
Я бы, конечно, предпочел слетать в какой-нибудь город, куда-нибудь, где, к примеру, есть старая крепость. Я городской человек, хотя вам может показаться иначе. Мне трудно не поддаться соблазнам комфорта, удобств и широты выбора. Мне нравится гул метрополиса, энергия, производимая сотнями тысяч людей в ограниченном пространстве, которые живут и работают среди толпы по личному выбору. Особенно я люблю маленькие уголки спокойствия – кафе, бары, рестораны, манящие задержаться в них подольше и весело провести время. Свой идеальный день я бы провел так: походил по книжным магазинам и полюбовался прекрасными кирпичными особняками в старом квартале, бесцельно завис в кафе, изучая рецензии на фильмы и пьесы, которые вряд ли посмотрю, потом выпил пару кружек пива в уютном соседнем баре, поужинал в ресторане с изысканной кухней, но непафосной атмосферой и, наконец, вернулся бы в очаровательный мини-отель, будучи уверенным, что там есть и электричество, и горячая вода. Все это будет осенью. И я буду в свитере.
Увы, «Эйр Кирибати» не предлагала туров выходного дня в Копенгаген. Вместо этого нам предстояло оседлать ваникибу, летающее каноэ, на Бутарирари – остров, который заинтриговал нас сразу, потому что на нем была зелень и буйная растительность, что нетипично для Кирибати, а его обитатели славились на всю страну своим особым бездельем и сибаритством. Это пробудило в нас любопытство. Сложно передать, как тяжело завоевать подобную репутацию на Кирибати, где безделье давно превратилось в искусство и достигло почти безупречных высот. К тому же считается, что жители Бутарирари умеют веселиться, и это окончательно перевесило чашу в их пользу. Вообще жители всех островов на Кирибати чем-то да отличились: к примеру, майанцы – известные вруны, ребята с северного Табитеуэа прославились благодаря поножовщине, онотоа – своей экономностью, а женщины с Абемамы – мастерством орального секса (я не шучу). Поэтому перспектива провести неделю, отдыхая и развлекаясь, да еще при этом узнать немного больше о культуре Кирибати была заманчивой. Однако, чтобы добраться до Бутарирари, надо было сесть на самолет «Эйр Кирибати». Мне удалось это сделать даже без помощи героина – это, несомненно, свидетельствует о моем стремлении увидеть остров, где отсутствие функционирующей канализации не повлияло на качество жизни.
