Я сказал ему правду [написал Йохансен], а это не всегда приятно слышать, поэтому и впал в немилость. [Но] думаю, что я был чем-то полезен ему… и вот они тронулись. Сани друг за другом съехали… на морской лед залива [и] направились в сторону Барьера… Около полудня все они достигли его и вскоре исчезли в уже хорошо знакомом направлении.
Партия, двигавшаяся на юг, в снега, медленно поднималась и опускалась, повинуясь волнообразному ландшафту Барьера, как эскадрон военных кораблей, уходивший к горизонту. Она представляла собой наглядную демонстрацию достижений уходящей эпохи. Люди были одеты в эскимосскую одежду, собаки, которые везли их по снегу, были впряжены в сани по-эскимосски, но сами сани, лыжи, продукты, ждавшие их в точке 80° южной широты, секстанты и примусы, палатки и прочее снаряжение являлись продуктом западной изобретательности. Это был союз цивилизации и культуры каменного века. Такая техника вот-вот должна была устареть. Уже приближалась эра авиации и тракторов. Экспедиция Амундсена совершала последнее классическое путешествие в старом стиле, ознаменовавшее собой конец эпохи Великих географических открытий, начавшейся прорывом человеческого духа во времена Возрождения.
Теперь все зависело от личных свойств тех людей, которые двигались на юг, спокойно сидя в своих санях. Они были лучшими в своем роде, сочетая в себе все необходимые полярникам физические и психические качества. Они были жесткими, находчивыми, стойкими к холоду. Они уже предприняли одну попытку прорыва и безжалостно устранили все недостатки. Теперь все эти люди безоговорочно признавали лидерство Амундсена, поскольку он показал себя настоящим командиром. Как только собаки, рассыпавшись веером, понеслись со всех ног вперед, тягостная атмосфера Фрамхейма исчезла – всех захлестнуло пьянящее чувство уверенности в себе и желание действовать. Скоро от них потребуется проверить эту уверенность на практике.
Первой целью стал склад в точке 80°. Дорога туда запомнилась удивительно неприятной погодой с туманом и шквальным штормовым ветром. Несколько раз они отклонялись от маршрута, в первый же день потеряв из виду флажки и оказавшись в месте, изобиловавшем расщелинами. Теперь надо было сделать все, чтобы их избежать.
Я ехал последним… с Руалем Амундсеном, управлявшим санями [вспоминал Вистинг]. Мы сидели спина к спине… Внезапно я почувствовал сильный толчок, мне показалось, что корма наших саней проваливается, и они вот-вот взлетят носом в воздух. Я мгновенно обернулся и увидел, что мы проехали по огромной расщелине. Мы почти миновали ее, когда снежный мост разрушился под нами, но, благодаря высокой и ровной скорости, сани, к счастью, выкатились на твердый лед. Мы, не останавливаясь, продолжили путь. Потом Амундсен хлопнул меня по плечу… «Видел это? – спросил он. – Там бы мы и остались, и сани, и собаки». И больше ни слова.
У них было еще несколько таких опасных ситуаций с расщелинами, но все заканчивалось благополучно. Они шли налегке, сани были полупустыми, и собаки бежали быстро – иногда даже слишком быстро. Поэтому, как и в первый раз, некоторых из них посадили в сани в качестве балласта, чтобы снизить общую скорость. Четыре собаки были отправлены в отставку за излишнюю тучность или злонамеренную лень. Их отвязали и отпустили назад в надежде, что они найдут дорогу к дому (одна или две хаски после этого погибли). Осталось сорок восемь собак, по двенадцать на каждые сани.
На четвертый день они попали в туман, да такой густой, что, по словам Амундсена, они «не видели рук у самых глаз». Это оказалось поводом не для жалоб, а для тихой радости. Двигаясь вслепую, при помощи флажков они без труда нашли склад уже к середине второго дня. «Блестящая проверка приборов, – сказал Амундсен, – и путемера, и компаса». Несмотря на расщелины и все остальные препятствия, они стабильно делали свои двадцать миль в день.
Но для Амундсена это все было не более чем предварительным забегом. Он предполагал, что настоящее путешествие к полюсу начнется с отметки в 80° южной широты, где им предстояло отдохнуть, отъесться, снова отдохнуть и забрать весь груз перед реальным стартом. В действительности– точка отсчета находилась именно здесь. Он сдвинул свою базу больше чем на градус по широте – и теперь перед началом гонки опережал Скотта на 150 миль. Полтора десятка лет обучения и опыта принесли свои плоды-.
24 октября, весь следующий день после прибытия к складу, Амундсен, четверо его спутников и сорок восемь собак провели в ленивой неге. Началась метель. Она никого не беспокоила, особенно собак. Хаски вволю набили себе брюхо тюленьим мясом, привезенным сюда Йохансеном во время последнего осеннего путешествия по закладке промежуточных складов, и, как отметил Амундсен, изо всех сил «наслаждались жизнью».
Глава 27
Караван Скотта
В тот же день, 24 октября, отставая от Амундсена на сто пятьдесят миль, с мыса Эванс отправилась первая партия неповоротливого каравана Скотта. В десять часов утра с трудом завели двое мотосаней, которые, надрывно затарахтев, двинулись по морскому льду. Каждые мотосани везли по полторы тонны груза. Управляли ими механик Бернард Дей и кочегар Лэшли. Помогал им стюард Хупер. Ответственным был назначен «Тедди» Эванс, которому вновь оказали доверие.
На самом деле это было сделано для того, чтобы убрать его с дороги, как объяснил сам Скотт в письме к Джозефу Кинзи, своему новозеландскому агенту. Он писал, что Эванс
не совсем подходил для роли «первого заместителя», как я по глупости его назвал. Теперь я собираюсь предпринять определенные шаги в этом отношении, чтобы не оставлять его здесь в качестве руководителя на тот случай, если мое возвращение будет задерживаться.
Скотт намеренно брал с собой своего антагониста, предпочитая держать источник конфликта в поле зрения.
После того как ушли мотосани, основной партии пришлось ждать неделю и только потом выдвигаться за ними.
Скотт посвятил это время написанию прощальных писем, которые в полной мере отображают присущие ему противоречия, путаницу, разрыв с реальностью, самообман – все его недостатки как руководителя. В письмах он даже не пытался скрывать или сдерживать свои чувства по отношению к Амундсену: «Конечно, я не понял, что нужно спешить или что мне следовало взять больше собак, как это сделал Амундсен, – писал он сэру Эдгару Спейеру, казначею экспедиции, – хотя я не особенно верю в собак как эффективный вид транспорта, за определенными исключениями».
Такой же моток спутанной пряжи напоминают и другие письма Скотта. В письме, адресованном Кэтлин, он признавал, что Амундсен, вероятно, побьет его в гонке к полюсу, поскольку «может передвигаться быстро и совершенно определенно стартует рано».
Но дальше следовала такая фраза:
Поэтому я уже давно решил действовать так, как если бы его вовсе не существовало. Любая попытка устраивать гонку, скорее всего, просто погубит мой план. К тому же я не вижу никакой особой цели, к которой так уж стоит стремиться.
Все это показывает отсутствие воли к победе, столь необходимой любому лидеру. Однако сказанное в предыдущем письме было не совсем правдой, поскольку адмиралу Эгертону Скотт написал, что «от предстоящего путешествия, конечно же, зависит все».
