Глава 35
Последнее приключение
Амундсен находился в Мэдисоне (штат Висконсин), когда узнал эти новости. «Я бы с радостью отказался от всей славы или денег, если бы тем самым помог Скотту избежать ужасной смерти», – сказал он журналисту.
На следующий день в Чикаго другой ожидавший Амундсена журналист описал, как он
скорбно смотрел на фотографию и безуспешно пытался скрыть свои эмоции… «Ужасно, ужасно», – восклицал Амундсен, нервно вышагивая по комнате из угла в угол… «Не могу спокойно читать последнее сообщение Скотта… и подумать только, – [добавил он], понизив голос, – эти отважные люди умирали там во льдах, а я в Австралии, в тепле и комфорте читал лекции».
В то время Амундсен уже ездил по Америке с лекциями, на которых рассказывал о покорении Южного полюса. Почти год он оставался единственной ключевой фигурой на авансцене полярных исследований. Казалось, ему все простили. В Норвегии даже попытались присвоить ему звание профессора. «Было бы неплохо иметь регулярное годовое жалованье, – сказал он Нансену с присущей ему иронией, – но профессор… у меня нет для этого необходимой квалификации. Должен с благодарностью отказаться от лестного предложения». Все другие почести – а их было много – Амундсен бесстрастно принимал, откуда бы они ни поступали, так что Бьяаланд даже написал ему: «Поздравляю с триумфальным путешествием по миру». А потом пришел «Терра Нова» и принес историю, которую одна из газет назвала «Смертельным походом в Антарктике» – и на некоторое время Амундсен-победитель ушел в тень Скотта-мученика.
До того, как появились эти новости, британцы утешали себя тем, что Амундсен победил исключительно благодаря «везению». Это раздражало Нансена настолько, что он написал в предисловии к книге Амундсена «Южный полюс», вышедшей на английском языке, буквально следующее: «Не стоит болтать о везении. Триумф Амундсена – это триумф силы и проницательности».
Теперь в Англии Амундсен стал идеальным козлом отпущения. Скотт, как гласила легенда, умер потому, что его сердце было разбито поражением на полюсе, следовательно, виноват не он, а тот, кто был настолько нетерпелив, что попал туда первым. Эта романтическая конструкция избавляла от неприятной необходимости отвечать на вопрос, почему Скотт оказался вторым. Но она противоречила рациональному уму Амундсена. С самого начала он открыто говорил о том, что Скотт сам спровоцировал случившееся с ним несчастье, что подразумевал и Нансен в ходе своей печальной переписки с сэром Клементсом Маркхэмом:
Мне очень жаль, что он не послушался моего совета и не взял побольше хорошо объезженных собак вместо пони… согласись он со мной, мы бы его не потеряли. [Его] снаряжение… не соответствовало задаче.
Но разум не всегда может успокоить душевную боль. Амундсена терзали сомнения. Конечно, Скотт был слаб, некомпетентен и глуп. Конечно, он сам во всем виноват. Но Амундсен не был равнодушным чудовищем. Кто мог сказать, что его вины в случившемся не было ни на йоту?
Смерть Скотта – или даже скорее эффект, который она произвела, – оказалась той случайностью, которую Амундсен не мог предвидеть. В санях Скотта лежали свидетельства того, что этот норвежец был на полюсе, включая даже фотографию его палатки, оставленной там. В своем последнем убежище Скотт умер, чтобы доказать, что Амундсен победил. Ирония судьбы была жестокой, Амундсен не смог написать письмо с соболезнованиями, позволив это сделать Леону от его имени. «Скотт показал нам, как нужно умирать», – написал Леон Скотту Келти. Это все, что можно было сказать.
Мир видел историю в основном глазами Скотта. Его дневники поспешно опубликовали в виде книги под названием «Последняя экспедиция», а дальше все просто – он писал лучше, чем Амундсен, который не владел искусством пропаганды. Амундсен был исключительно человеком действия. Как и многие люди его типа, он направлял свой талант на реальные дела. Максимально интенсивно проживая каждое мгновение своей жизни, он не имел лишней энергии для передачи собственных впечатлений окружающим. «Последний из викингов» ожидал, что его дела скажут сами за себя, в любом случае именно они были его настоящим искусством. Между тем Скотт считал опыт средством для достижения других целей: способом продвижения по службе, сырьем для литературной деятельности. В своем общении с миром они были очень разными: Скотт обращался к каждому из людей, в то время как Амундсен даже не пытался скрывать свое презрение к толпе. Ему нечего было противопоставить мастерскому самооправданию Скотта, литературный талант которого стал его главным козырем. Он словно восстал из занесенной снегами палатки, чтобы отомстить.
Своим примером он «благословил» «героические поражения». В 1914 году Шеклтон отправился в экспедицию, намереваясь впервые пересечь Антарктику. Прежде чем он успел высадиться на берег, его корабль «Эндуранс» был затерт льдами в море Уэдделла и затонул. Почти тысячу миль он проплыл на открытой шлюпке до Южной Джорджии, чтобы привести с собой помощь, и сумел спасти всех своих людей. Это была настоящая морская сага. Шеклтон умер от инфаркта 5 января 1922 года в начале своей следующей антарктической экспедиции и был похоронен в Южной Джорджии. Последние слова, которые он сказал доктору, осудившему его образ жизни, были такими: «И что, Вы хотите, чтобы я сдался сейчас?»
Норвежский постскриптум к эпохе классических антарктических исследований был иным. В 1929 году экспедиция под руководством капитана Хьялмара Рисер-Ларсена открыла Землю Королевы Мод и стерла последнее крупное белое пятно с карты континентальной береговой линии
[116]. Это было сделано эффективно, без ошибок и суеты. То есть в своих странах и Скотт, и Амундсен имели реальных последователей.
Скотт был героическим неумехой. Он ничего не добавил к технике полярных путешествий, разве что подчеркнул гротескную бессмысленность использования людей в качестве тягловой силы. Как заметил Хелмер Ханссен: «Что сказать о Скотте и его товарищах, которые сами были собаками в собственной упряжке?.. Я не думаю, что кто-нибудь когда-либо захочет им подражать». Скотт стал памятником пустым амбициям и ослиному упрямству, ведь в конце концов он дошел до Южного полюса, хоть и вторым. Его конкретным достижением оказалось увековечивание романтического мифа об исследователе как мученике, а также возведение страдания и самопожертвования в ранг самодостаточных целей.
Скотт мгновенно превратился в легенду. С самого начала возникла неявная договоренность о необходимости подкорректировать первоисточники-, чтобы защитить его имя и скрыть правду. За исключением Мирса все участники его экспедиции стали жертвами самоцензуры и, игнорируя собственные дневники, потворствовали его выгораживанию. К примеру, такую позицию заняли Гран и Дебенхем. «Эта трагедия – не результат отсутствия предусмотрительности, – говорилось в передовице “Таймс”. – Капитан Скотт не подтверждает своим примером английскую неспособность доводить выполнение задачи до конца». «Последняя экспедиция» Скотта была педантично очищена от всех записей, мешающих созданию идеального образа, особенно от тех, что демонстрировали его обиду на Амундсена, содержали критику спутников и, самое главное, говорили о его некомпетентности. Было сделано более семидесяти серьезных купюр. Из текста удалили запись о публичном унижении Скоттом Триггве Грана. Изъяли заявление Скотта относительно «большой и все увеличивающейся ошибки» в картах Шеклтона. Психическое расстройство Эванса было замаскировано, в основном с помощью предположения о сотрясении мозга, хотя медицинские свидетельства говорят обратное. Слова Скотта, произнесенные им на полюсе в тот момент, когда он понял, что Амундсен уже был здесь: «Теперь – путь домой и отчаянная борьба за то, чтобы принести новости первыми», заменили фразой «…и отчаянная борьба. Хотелось бы мне знать, справимся ли мы» – а это совсем другое дело.
