– …Открыто он не крысятничал, – хмуро припоминал Митя-Облом, – но втихаря мог любую подлянку замастрячить. Тут его многие не любили. Так что замочить могли и деловые – я бы этому не удивился.
Другой собеседник оперов – приземистый, широченный Гриша-Одессит, автоугонщик, – тоже не слишком ударяясь в откровенность, припомнил случай, как с подачи Питбуля совершенно не по делу в производственной зоне опустили парня, который как-то «не так» на него посмотрел. Парень и попал-то на зону, по сути, ни за что – под его машину бросилась сбрендившая алкашка, и он получил три года только потому, что, как объявил судья, «кто-то же должен ответить за смерть человека»?! Освободился он за месяц до побега Питбуля и Шпыля. Покидая территорию, передал, что Питбулю его «доброты» никогда не забудет и обязательно постарается его найти и расквитаться.
– А в числе «опускальщиков» Шпыль тоже был? – уточнил Крячко.
– Был… Он при Питбуле все время как шавка при хозяине отирался. Его самого чуть было за долги не опустили. Питбуль не позволил. Он тут был в большом авторитете.
Третий из приглашенных – длинный, как соломина, Костя-Телепат, отбывавший срок за поджог богатой виллы нового русского, который совратил его несовершеннолетнюю дочь и ухитрился отвертеться от суда, знал о Питбуле немногое, а Шпыля даже не припомнил. Но Питбуль, по его словам, всегда очень боялся какого-то Джима. Кто-то из заключенных рассказывал, что в середине девяностых Питбуль убил его отца только из-за того, что тот не захотел расстаться с антикварной вещью – подарком покойной жены. И поэтому, когда Сныпкина замели на зону, он в чем-то этим даже был доволен – теперь он стал для Джима недосягаемым.
Закончив дела в колонии, Гуров и Крячко отправились в романовский райотдел. Их интересовали криминальные происшествия того дня две тысячи пятого, когда из ИТК бежали Питбуль и Шпыль. Недовольно бурчащие штабисты разыскали в архиве требуемый журнал дежурной части. Открыв журнал на нужной странице, среди сообщений участковых, заявлений граждан и прочей информации, зафиксированной дежуркой, они нашли сообщение о происшествии в деревне Зоряновке. До этого немного о тамошней драме им рассказали начальник колонии и капитан Одаин.
Как явствовало из сообщения участкового, в зону ответственности которого входила и Зоряновка, примерно во втором часу ночи житель этого села Александр Миличев, возвращаясь ночью с рыбалки, заметил в доме, где проживала семья Иванцовых, признаки разгорающегося пожара. Вбежав в дом, дверь которого была не заперта, в условиях плотного задымления и отсутствия видимости он на ощупь обнаружил дочь хозяев – студентку Лесокамского университета Людмилу Иванцову, которая лежала привязанная к кровати на уже загоревшейся постели. В полной темноте, в сплошном дыму, Миличев освободил руки Людмилы и вынес ее на улицу.
Со своего сотового Александр вызвал пожарных, милицию и «скорую», а также разбудил соседей, дома которых тоже могли пострадать от огня. Как установили медики, девушка была жестоко избита и изнасилована. От побоев она впала в глубокую кому. Скорее всего, дом был подожжен подонками, которые таким образом намеревались замести следы своего преступления. Алиби самого Александра Миличева подтверждено несколькими свидетелями, с которыми он был на рыбалке.
– Это их рук дело, это – они! – уверенно констатировал Гуров, закончив читать это сообщение. – Питбуль и Шпыль. «Копейку», на которой они скрылись из Романово, нашли в речке на полпути между райцентром и Зоряновкой. Они доехали до речки, утопили в ней машину, перебрались на другую сторону и ночью случайно наткнулись на лесную деревеньку… Надо поработать с материалами здешнего угрозыска и районной прокуратуры. Чую, тут может быть что-то очень интересное…
Распределив, кому и где заниматься, приятели договорились встретиться через час в столовой, располагающейся в пяти минутах ходьбы от полиции. Стас, поднявшись на второй этаж, занялся архивами угрозыска, а Гуров поехал в прокуратуру. Их появление и там и там особых восторгов не вызвало. В самом деле! Люди и так заняты выше крыши, а тут еще московские чины прикатили отрывать от работы…
Через час, как и было условлено, Гуров и Крячко встретились в не очень дорогой (по московским меркам – копеечной!) столовке, куда бегали обедать сотрудники РОВД и студенты местного лесного техникума. Употребляя блюда романовской кухни, опера делились тем, что им удалось выяснить.
В общем и целом картина вырисовывалась следующая. Семья Иванцовых в Зоряновке проживала уже много лет и была на хорошем счету. Каких-либо пьяных кильдимов в своем доме не допускала. Иванцовы-старшие в те дни, когда произошел пожар, ездили на похороны родственницы главы семьи. Их дочь Людмила, студентка журфака университета, которая сдавала летнюю сессию, находилась дома одна. Около двенадцати ночи в ее дом непонятным образом пробрались двое неизвестных, которые, избив девушку и покуражившись над ней, подожгли дом и скрылись. Сам этот момент Людмила не помнит, поскольку в результате избиения впала в кому. Очнулась спустя неделю уже в реанимации областной больницы. После того как врачи допустили к ней прокурорских работников и сотрудников угрозыска, она описала нападавших и опознала в предъявленных ей фотографиях бежавших из ИТК Юрия Сныпкина и Бориса Шпульника.
По свидетельству врачей, девушка была на третьем месяце беременности и с отцом ребенка в конце лета они собирались узаконить свои отношения. В результате избиения и изнасилования ее беременность прервалась, и, по заключению специалистов, в дальнейшем детей она иметь уже не сможет.
– Скорее всего, вот она и «дама пик»… – категорично определил Гуров.
– Ну и куда мы теперь? – не проявив никаких восторгов по поводу сделанных им выводов, поинтересовался Крячко.
– В Зоряновку – куда же еще? – пожал плечами Лев. – Потом в Лесокамск. Посмотрим, что там можно найти.
Примерно через час они ехали по улице деревеньки из полусотни домов, часть из которых была заколочена. Увидев женщину, идущую по улице с хозяйственной сумкой, опера спросили, как найти семью Иванцовых. Та, удивленно пожав плечами, ответила, что семьи как таковой, в общем-то, и нет.
– …Алексей-то Иванцов помер еще годов пять назад, а Людочка ихняя тоже погибла года три назад. Ехала на автобусе, а какой-то пьяный буржуй на своей машиняре в него врезался. Ему-то, свинье бесстыжей, хоть бы хны, а половина пассажиров покалечилась и сгорела… И Людочка тоже. А уж какая была и умница, и красавица! И что уж ей так в жизни не повезло? То побили ее какие-то варнаки до полусмерти и надругались над нею, а то вот – авария… Ох, судьба-а-а!..
Слушая сельчанку, Стас беззвучно присвистнул – вот это поворот! Положение дел складывалось так, что это направление поиска по понятным причинам определенно заканчивалось глухим тупиком. Вопросительно посмотрев на Льва, он вполголоса поинтересовался:
– Ну, и что же дальше? Едем назад?
– Нет, едем вперед, и только вперед! – твердо проговорил Гуров и спросил у женщины, где сейчас может быть мать Людмилы.
Та, закивав в ответ, указала на небольшой побеленный кирпичный домик за яблонями и кустами сирени, зеленеющими в палисаднике.
