Утюг, поставленный на максимальный разогрев, негромко защелкал, и менее чем через минуту лицо старика исказилось от боли. Он издал громкий протяжный стон и забился, пытаясь сбросить орудие пытки со своего живота. Неспешно покуривая, Питбуль чуть ли не с удовольствием наблюдал за муками своего пленника. Прошло несколько минут. Под утюгом шипела и дымилась терзаемая пыткой человеческая плоть.
– Ну и где же бабло? – ухмыльнулся отморозок, передвигая утюг чуть ниже, на еще не обожженную кожу.
– Нет у меня ничего! Нет! Будь вы прокляты! – широко раскрыв глаза и хрипло хватая ртом воздух, простонал старик.
– Ну, терпи-терпи… Времени у нас – в достатке, – с равнодушием резюмировал его палач.
Шпыль, не столь привычный к подобному зверству, нервно курил у окна, чтобы табачным дымом заглушить жуткий смрад горящей человеческой кожи. Неожиданно издав протяжный воющий вскрик, старик вытянулся и затих. Питбуль, свирепо матерясь, проверил пульс и был вынужден констатировать что – все, кирдык дедуле. И денег не нашли, и старика запытали. Теперь их судьба может оказаться весьма незавидной. Теперь их будет ловить не только милиция, но и – что гораздо страшнее – криминальный мир. Да, теперь, если они попадутся не в те руки, их смерть растянется на очень долгий срок. И та пытка, которую они учинили старику, в сравнении с казнью, каковую уготовят им не склонные к миндальничанью и сантиментам люди, покажется сущей лаской.
– Если бабла не найдем, я прямо тут же вздернусь… – холодея, прошептал Шпыль, глядя на умершего.
– Хорош скулить! – обозленный неудачей, заорал Питбуль. – Бабло давай искать.
Они простучали пол, разломали мебель, искали тайник в стенах, долбя их найденным в сенях ломом. Все было напрасно. Спустившись в подвальчик со стенами, выложенными кирпичом, поиски продолжили там. Перевернули две кадки с прошлогодними соленьями, перекопали пол, простукали стены… Но нигде не было даже намека на пустоту. Шли часы, что увеличивало риск оказаться в руках местных авторитетов, которые вполне могли нагрянуть сюда в любой момент, со всеми вытекающими последствиями.
Неожиданно Питбуль указал на участок кирпичной кладки и радостно возопил, стукнув по нему ломом:
– Вон она, эта захоронка. Буркала разуй! Кругом кирпич старый, а этот поновее. Долби давай!
И в самом деле, некоторое время спустя, выбив пару кирпичин, сообщники увидели за слоем кладки мешки с каким-то тряпьем, скорее всего, заложенные для того, чтобы глушить эхо при простукивании стен. Разворотив кладку побольше, они выволокли мешки и дальше, в норе, выложенной кирпичом, увидели три большие металлические коробки.
Подняв их наверх – каждая весила не менее чем пуд, – сообщники взломали ломом крышки и увидели плотно уложенные ряды пачек крупных купюр долларов и евро.
– Как… д-делить будем? – будучи не в силах оторвать взгляда от немыслимого богатства, с трудом выдавил Шпыль.
Презрительно покосившись в его сторону, Питбуль хмуро пробурчал:
– По совести сказать, ни хера ты себе не заработал – почти все мне самому пришлось делать. Ну, да ладно, одну коробку бери себе. Где наше не пропадало? Или ты хочешь сказать, что тебе надо больше?
– Ты че, дружбан?! Все путем… – обрадовался тот.
Впрочем, нетрудно было догадаться, что «подобрел» Питбуль по одной простой причине – из-за раненой руки ему теперь под силу было унести всего одну коробку. Будь он сейчас в порядке, еще вопрос – вышел бы Шпыль живым из этого дома или остался бы лежать рядом с его хозяином.
Когда наступила глубокая ночь, создав видимость возгорания в доме из-за того, что якобы старик курил в постели, с уложенными в большие сумки деньгами сообщники скрылись из Тумановки. Той же ночью, таясь друг от друга, каждый в своем месте, они спрятали деньги на территории заброшенного завода, оставив при себе тысяч по сто долларов. Затем они созвонились с хирургом Рамиляном, который уже лег спать, к тому же не один. Раздраженный столь поздним звонком, тот недовольно обронил:
– Кто?
– Самвел, это Борис Шпульник. Дело – на миллион.
– А ты что, уже вышел? – в голосе хирурга слышалось крайнее недоумение.
– Сам себя выпустил, – хрипловато хохотнул Шпыль. – Короче, надо срочно увидеться. Мой фасад и фасад моего дружбана надо срочно перекроить. Сколько запросишь?
Тот некоторое время молчал, после чего выдохнул:
– Много, Боря, много… Тут же не просто операция, тут вас придется прятать, делать вам новые документы… Короче, по полтора лимона деревянных с каждого.
– Ща обсудим, я перезвоню. – Нажав на кнопку отбоя, Шпыль рассказал Питбулю о цене, назначенной за операцию.
Тот, почесав затылок, не мог не возмутиться:
– Круто огребает… Бля! Ну, он хоть кроит-то по уму?
– Лучший хирург, и не только в Лесокамске. К нему из Москвы и Питера братва ездит фасады переделывать…
– Добро! Звони, – вздохнув, согласился Питбуль. – Пусть подъезжает вон к той АЗСке, мы его там будем ждать. Надеюсь, хвоста за собой не притащит?
Хирург приехал не один. Рядом с ним в машине сидел смуглолицый крепыш с накачанными бицепсами и кобурой, распирающей левую подмышку. Кивнув в его сторону, Рамилян коротко пояснил:
– Мой охранник Вано. Парни, бабки вперед. У вас баксы и евро? Еще лучше…
Проверив переданные ему пачки денег специальным портативным детектором, Самвел сложил их в свою сумку и, передав ее охраннику, стремительно рванул с места. Через полчаса они въезжали в ворота шикарного трехэтажного особняка, огороженного высоченной железобетонной оградой. Этой же ночью Рамилян прооперировал обоих клиентов в своей частной операционной, обставленной по последнему слову техники – с лазерными скальпелями и автоматическими приспособлениями для накладывания швов. Ранним утром он отвез прооперированных на какую-то лесную заимку, где им предстояло находиться до полного выздоровления. Сам он приезжал туда крайне редко. Основную работу по текущим процедурам выполняла его помощница, назвавшаяся Леной. Она проводила обработки швов и контролировала процесс заживления.
Где-то на третий день пребывания на заимке, когда приглушаемая лишь таблетками боль в области лица несколько стихла, Шпыль, и до этого оголодало присматривавшийся к молодой, обаятельной докторше, рискнул предложить ей пару сотен баксов за некоторые «терапевтические процедуры» особого рода. Благосклонно усмехнувшись, та показала пять пальчиков, что означало пятьсот, заодно предупредив, что ему вообще-то напрягаться нельзя – могут нарушиться швы. Но Шпыль стоял на своем и решил поторговаться, предложив ей триста. Однако оказавшийся свидетелем их разговора Питбуль, не говоря ни слова, бросил перед докторшей шесть стодолларовых бумажек и увел ее в свой бокс. Шпыль смог лишь с ненавистью посмотреть ему вслед. Большего он себе позволить не мог, поскольку понимал, что в этой связке он обречен быть вечно вторым.
