Опера не спеша вышли на улицу и остановились на крыльце, озирая окрестные ландшафты.
– Не знаю, как тебе, а мне почему-то кажется, что в Лесокамске, в общем-то, искать нам больше нечего… – глядя на тополя, шелестящие листвой по другую сторону улицы, картинно развел руками Станислав. – Что думаешь-то?
– Да всякий бред лезет в голову… – отмахнулся Лев. – Например, мне вдруг пришла мысль, что в автобусе погибла вовсе не Людмила, а Юлия. А Людмила, будучи очень похожей на свою подругу, взяла себе ее имя.
Слушая его, Стас досадливо крякнул и покрутил головой.
– Вот черт дотошный! Догадался-таки! Я, честно признаться, об этом еще раньше думал. Но решил так: фигушки, даже намекать не стану! Ну… Ты же у нас – голова-а-а! Сам до чего угодно дойдешь. И что тогда мы имеем на данный момент?
– Что имеем? – Гуров, заложив руки в карманы, прошелся вдоль парапета крыльца. – Ну, конечно, я не исключаю, что нам придется потратить какое-то время на поиски Сальникова, а также некоего Джима, которого, по словам Кости-Телепата, так боялся Питбуль. Но! Уверен, что нам прямо сейчас непременно стоит встретиться с Рамиляном-младшим.
Крячко, уже настроившийся на возвращение в родные пенаты, без особого энтузиазма изъявил свое пусть и вынужденное, но согласие, и они отправились на улицу Сосновую, где, по словам прохожих, находился офис фирмы «Мы поможем».
Минут двадцать покружив по городским просторам, весьма богатым всевозможной зеленью, они оказались на типично деловой улице, застроенной различными конторами, оптовыми базами и какими-то мелкими предприятиями наподобие швейных и кондитерских цехов. Глядя в окно, Стас вслух читал вывески:
– Это что у нас? Оптовый ветеринарный склад фирмы «Буренка». Ничего себе! Та-а-к… Производственный комплекс «Творчество». Хм… О! А вон и эта самая фирма «Мы поможем».
«Волга» остановилась на парковке невдалеке от двухэтажного дома с узорами, выложенными на стенах из разноцветного кирпича с кавказским колоритом. Невдалеке от вестибюля на ступеньках курила и чему-то смеялась компания мужчин в спецовках. В здание то и дело входили и выходили из него куда-то спешащие люди обоего пола и самых разных возрастов. Чувствовалось, что дела у фирмы идут неплохо – у фирм, переживающих упадок, как правило, стабильное деловое затишье – им, как тому полковнику из песни, никто не пишет, не звонит.
Войдя в просторный холл, опера спросили у вахтера, как им найти директора Рамиляна. Тот, указав взглядом на потолок, сообщил, что у Адраника Самвеловича в данный момент идет совещание, которое скоро должно закончиться.
– Ну, хоть скоро… – с оттенком легкой досады, поднимаясь по лестнице на второй этаж, резюмировал Станислав. – Это несколько утешает.
– Домой спешишь? – рассмеялся Лев. – Успел соскучиться по Виллине-балерине?
– А хоть бы и успел! – с вызовом выпятил грудь Крячко. – Зато тебе спешить некуда. Кстати, как там Мария?
– Позвонила с дороги, сказала, что уже скучает, что сожалеет по поводу нашей размолвки. Ну, и я – то же самое: скучаю, сожалею, жду…
Они вошли в приемную с яркой блондинкой-секретаршей, где, рассевшись в креслах, ждали конца совещания не менее четверти часа. Наконец дверь директорского кабинета открылась, и из него, что-то продолжая обсуждать на ходу, вышли около десятка человек. Последним появился высокий темноволосый мужчина лет тридцати с небольшим, с острыми, резкими чертами лица, который что-то собирался сказать секретарше, но, увидев двух незнакомцев, направился к ним. Представившись и обменявшись приветствиями, опера изложили цель своего визита. Понимающе закивав, Адраник пригласил их в свой кабинет.
Отдав секретарше распоряжение приготовить кофе, Рамилян рассказал все, что ему было известно о тайном бизнесе отца и обстоятельствах его гибели.
– Я понимаю, что с точки зрения правоохранительных органов его бизнес был сугубо незаконным, а в чем-то и криминальным, – закуривая и подвигая сигареты к операм, вздохнул хозяин кабинета. – Спорить не буду, но с этим и не соглашусь. Прежде всего, память об отце – для меня святое, и это моя окончательная точка зрения. Ну, а что касается того, насколько он был прав или не прав, хочу сказать следующее. Да, он делал операции людям, которые скрывались от правосудия. Но всегда и всех предупреждал о том, что изменение лица – еще не гарантия грядущей спокойной жизни. Иногда случалось так, что, потеряв свои прежние черты лица, люди внутренне ломались и превращались в мятущихся астеников, которые сидели на релаксантах, и, случалось, даже кончали с собой.
– Извините, но я что-то еще ни разу не слышал, чтобы такого рода люди с измененной внешностью сводили счеты с жизнью… – Стас, тоже задымив халявной сигаретой, с сомнением пожал плечами.
Рассмеявшись с оттенком снисходительности, Рамилян покачал головой:
– Кто это будет рекламировать, скажите мне? Кто ведет такую статистику? А отец ее знал. Он общался со своими коллегами, с психиатрами, и общее представление о том, как влияет изменение внешности на характер человека, имел достаточно определенное. Вы, наверное, уже слышали о том, что лицо человека является отражением его характера? Ну, так согласитесь и с тем, что изменение черт и пропорций лица по принципу обратной связи не может не оказать влияния на внутренний мир личности.
– Ну, предположим, в какой-то мере можно согласиться с тем, что операция по изменению внешности сама по себе способна стать своего рода наказанием за былые грехи. Особенно если учесть, что прооперированный такого рода вынужден вечно от всех таиться и быть в постоянном ожидании разоблачения, – пробуя кофе, доставленный секретаршей, отметил Гуров. – Но вот с чем могло быть связано то, что один из пациентов вашего отца стал, как вы считаете, заказчиком его убийства?
Вновь покачав головой, Рамилян пояснил, что причины в том и кроются, что человеку свойственно винить в своих бедах кого угодно, но не самого себя. А найти объект ненависти не так уж и сложно. Почему не оставляет ощущение неестественности бытия? Почему так тоскливо на душе? Почему все время кажется, что смерть уже наступила, и окружающее кажется видимым со стороны? Да только из-за того, что «этот хренов эскулап» перекроил лицо и, наверное, что-то сделал неправильно. А значит, он за это должен поплатиться. Например, собственной жизнью…
– Но и вы пообещали на похоронах, что заказчик обязательно поплатится. Или этого не было? – глядя на хозяина кабинета сквозь синий сигаретный дым, поинтересовался Крячко.
Как видно, этот вопрос оказался для Рамиляна не из самых простых, поскольку он, бросив в пепельницу окурок, тут же поспешил закурить вновь. Отметив, что горе – плохой советчик и в состоянии аффекта можно еще и не такого наговорить, Рамилян все же согласился с тем, что он не только что-то похожее сказал, но и предпринял попытки найти этого человека. Как оказалось, за пару месяцев до своей смерти его отец получил письмо от одного из своих бывших клиентов, который обвинял его во всех своих жизненных неудачах и объявил, по сути, вендетту.
