И вот однажды погожим летним днем к нему пришла видная собой, необычайно эффектная девушка лет двадцати пяти, которая представилась корреспондентом одной из крупных столичных газет, в подтверждение своих слов показав членский билет Союза журналистов и корреспондентскую корочку. Визитерша, назвавшаяся Юлией Царицыной, свой приход объяснила тем, сколь неоднозначную оценку театр «Айседора» получил в столичных СМИ. Поэтому главный редактор поручил Юлии побывать на репетиции, составить собственное представление о театре, но самое главное – о его продюсере.
Алчно пожирая ее глазами и заранее пьянея от предощущения чего-то необычайно приятного, Капылин в какой-то миг, сам не зная отчего, вдруг заколебался. Может быть, из-за того, что вчера в теленовостях он увидел кадры, которые заставили его пережить не самые лучшие мгновения жизни? А там и в самом деле показали такое… Сныпкина-Вингрова он узнал сразу же, лишь взглянув на телеэкран. Тот полулежал на диване в гостиничном номере с перекошенным от ужаса лицом, а рядом с его бездыханным телом деловито занимались своим делом эксперты, которые что-то высматривали, что-то искали, что-то выясняли у персонала.
Этим утром Шпыль торопливо перечитал газеты, где были опубликованы материалы о смерти депутата и предпринимателя. Однако почерпнутое из газет его несколько успокоило. Сразу несколько изданий выдвинуло версию, согласно которой Вингрова никто не убивал, а он умер сам от остановки сердца, переборщив со спецпрепаратом, повышающим потенцию, изрядные запасы которого были найдены в его вещах. В комментариях медработников к газетным материалам о смерти Питбуля подтверждалось, что препарат «Сатириазин» в случае злоупотребления обладает целым рядом побочных эффектов, в частности вызывает легкое наркотическое опьянение с галлюцинациями, а также имеет свойство угнетать сердцебиение. «…Я больше чем уверен, что постоянное использование «Сатириазина» в больших дозах и могло вызвать у господина Вингрова некие негативные галлюцинации, вызывающие ощущение безграничного ужаса, что при ослабленном препаратом сердце чревато его полной остановкой», – утверждал один из врачей.
Правда, всех смущала прилепленная ко лбу депутата игральная карта «дама пик». Именно это и не позволило сказать твердо и однозначно, что эта смерть – исключительно естественного порядка, и в том, что она наступила, никто не виноват. Но газетчики и этот момент сумели объяснить маленькой женской местью кого-то из работниц отеля, с кем Вингров ранее имел обыкновение крутить шуры-муры, а потом взял и бросил…
Как бы там ни было, но через полчаса после прочтения газет, в круговерти проблем и забот, Капылин уже забыл о бесславной кончине своего когдатошнего сообщника по побегу. Никакой скорби по этому поводу он не ощущал даже на уровне намека.
Да и чего напрягаться-то? Все идет своим чередом, как давно прописано на небесах. Питбуля же никто не зарезал, не задушил, не проломил ему голову утюгом? Нет. Значит, и в самом деле он гигнулся без посторонней помощи, наширявшись всякой химией, чтобы обострить подугасший аппетит на баб. Ну а раз так – чего слезы-то лить? Счастливого пути в мир неведомый!
Испытывая волнительное упоение от общения с незнакомкой, Шпыль предложил, не заморачиваясь лицезрением всяких там репетиций, пройти прямо к нему, чтобы в его кабинете, в непринужденной обстановке, обсудить все вопросы, интересующие представительницу СМИ. Одарив его чарующей улыбкой, Юлия выразила согласие, и когда они вошли в служебные апартаменты Капылина, одобрительно отметила:
– А здесь уютно… Мне нравится!
– Может, кофе с коньячком? Или просто коньячка? – игриво подмигнул тот.
– Отчего же не попробовать? – усаживаясь в кресло и положив ногу на ногу, загадочно улыбнулась корреспондентша, покачивая носком изящной туфельки.
Капылин поспешно расстелил на столе чистую льняную скатерть с вытканными на ней узорами, открыл холодильник, чтобы выставить на стол свои «банкетные» припасы. Но в этот момент зазвонил телефон его гостьи. Открыв сумочку, она достала дорогущий гаджет и поднесла его к уху. Обменявшись парой слов со своим собеседником, Юлия, сокрушенно вздохнув, уведомила, что в редакции возникли проблемы с ее материалом, идущим в завтрашний номер.
– Ничего не поделаешь, форс-мажор… – улыбнувшись, констатировала она. – Давайте поговорим о вас и вашем театре как-нибудь в следующий раз.
Но Шпыль, которого уже основательно «расколбасило», и он был уже не в силах отказаться от разгоревшихся в нем настроений подпоить гостью и потом с ней оттянуться на все том же «репетиционном» диване, поспешил предложить:
– Ну, давайте сегодня в течение дня…
– Боюсь, освобожусь слишком поздно, – огорченно улыбнулась Юлия.
– Пустяки! Я в вашем распоряжении в любое время дня и ночи! – пылко объявил Шпыль, ударяя себя кулаком в грудь. – Знаете, сегодня у нас до десяти идет постановка. Я буду здесь до конца. Иногда остаюсь и позже – работа обязывает. Поэтому, если будет желание, – милости прошу!
– Я постараюсь… – Кивнув на прощание, девушка скрылась за дверью.
Теперь день для Капылина потянулся как арба, запряженная волами. Он жил ожиданием вечера. И он наконец-то наступил. С восьми вечера через вестибюль в фойе потянулись зрители, предъявлявшие билеты вахтеру-охраннику. У входа в зал их встречала строгая контролерша, проверявшая билеты дополнительно. Не успевшие купить билет заранее стояли в очереди к кассе, находящейся справа, перед турникетом вахтера. Капылин, можно сказать, избегался в надежде на то, что его сегодняшняя гостья вот-вот появится. Но ее все не было и не было…
Даже когда объявили аншлаг и не удостоившиеся возможности попасть на представление, досадливо воздыхая, отправились восвояси, а из-за двери зрительного зала раздались первые аккорды музыкального сопровождения и восторженное «У-у-у-у-у!!!» озабоченных юнцов, приветствующих появление танцовщиц, которые открывали первое действие новой постановки «Моя любимая Шарлотта».
Пройдя в зал и минут десять понаблюдав за действом, происходящим на сцене, Копылин снова отправился к вахтеру. Тот в который уже раз отрицательно покрутил головой. Он уже знал, что босс ждет какую-то отпадную симпатяшку и поэтому исходит слюнями и нервами.
Ближе к десяти, когда постановка уже шла к концу и на сцене полным ходом шло заключительное действие, а на задних рядах в темноте вовсю обжимались разгоряченные увиденным парочки, Капылин вновь вышел в фойе. Увидев все тот же молчаливый жест вахтера – никто не приходил, он решил зайти к себе, чтобы там, с досады опрокинув коньячку, оставить на ночную «репетицию» кого-то из своих танцовщиц, но, открыв дверь, замер в изумлении – на диване, скучающе листая свой рабочий блокнот, сидела Юлия!
– Я вас жду! – сказала она, сдержанно улыбнувшись.
– А-а-а… Как же… – Шпыль недоуменно заморгал, оглянувшись на вахтера.
– Тс-с-с! – приложила к губам тонкий, изящный пальчик девушка. – У женщин свои секреты. Обо мне знать никто не должен!
– Ну, так что, может быть… – Задыхаясь от вожделения, Капылин поспешил к холодильнику.
