Алик пострадал больше других – за неделю до дня «Х» на расчетный счет Майкла родители Робингудского «заслали» на магазин дополнительные 300 долларов. Как позже выяснилось, пострадал не только Алик – Майкл получил переводы еще от двух человек: одного курносого и одного табачного барыги. Естественно, каждый из потерпевших думал, что «почтальон» в наступающий месяц будет отовариваться только для него.
Итого: $300 (Алик) + $300 (коза ностра) + $250 (сигаретчик) = $850 настоящих долларов. Такие деньги ценились куда как выше тюремных «мэков» и «книжек».
Но это было еще не все.
Американская «Манька-Облигация», воровка на доверии, вставила еще несколько клиентов-«контрактчиков», предоплативших беглецу свои месячные постирушки. То есть – еще полторы-две сотни. Не повезло и спекулянтам – «магазинщикам», торгующим нездоровой снедью и джанк-фудом
[490] из своего «локера» в любое время дня и ночи. Майкл остался должен и им. Плюс полтинник за одолженные папироски-самокрутки. А еще – карточный долг месячной давности в 35 макарелей, который не давал покоя чернокожему Симпсону, держателю одного из покерных столов. Мелочь, а неприятно.
Коварный Майкл сумел обвести вокруг пальца даже хитрющего-прехитрющего пуэрториканца Филекса. Хотя кухонный торгаш был научен горьким опытом и дул на холодное, наш пострел и тут поспел. Три книжки марок за уворованный и не оплаченный провиант.
По моим подсчетам «неожиданное» банкротство хитрого Брауна обошлось его кредиторам в 1600 долларов. По понятиям казенного дома – сверхвнушительная сумма, «логично» обрекавшая должника сначала на 3-месячный карцер, а потом – на перевод в другую тюрьму.
Случай с Майклом был скорее исключением из правил.
Все-таки гастарбайтеров в Форте-Фикс насчитывалось на порядок больше, чем платежеспособных работодателей. Поэтому счастливчики, получившие контракт на обслуживание, как правило, клиентов своих ценили.
Афроамериканские бандерлоги отличились и здесь. У большинства из них наблюдалась повышенная идиосинкразия на чистоту и порядок. А также – на уважение к чужому труду.
Они создавали вокруг себя привычные гадюшники с грязью, пищевыми отходами и гангстерско-наплевательским отношением ко всему одушевленному и неодушевленному. Чернокожие человекоподобные существа (прости меня, господи, за такие слова), считали «западло» поднять с пола свой же собственный мусор, разобрать свой же «завал» около койки или вовремя вымыть свою же вонюче-превонючую пластиковую миску. Сказать, что это меня раздражало, значит, не сказать ничего… Я обслуживал себя без проблем, отдавая «на сторону» только еженедельную уборку камеры и стирку. Негритянские «баре», как и их сородичи на свободе, трудиться не любили. С самого раннего утра и до позднего отбоя они еле-еле передвигались и все время чувствовали себя как жирные сонные мухи. Ключевая фраза: «I am tired»
[491].
При любой возможности они либо использовали работяг из Латинской Америки, либо по-наглому игнорировали принципы пенитенциарного общежития. Даже в тюрьме они пытались пустить пыль в глаза своим же ребятам.
Насмотревшись по «черному» каналу BET (Black Entertainment Television)
[492] бесконечных TВ-шоу из сладкой жизни рэперов, баскетболистов и подпольных наркоторговцев, афроамериканская молодежь на последние деньги нанимала поваров, мойщиков кроссовок, галадильщиков формы, пришивальщиков пуговиц, заправляльщиков шконок и прочую челядь.
С голой жопой, но на «Мерседесе».
Большинство обитателей городских гетто поступали точно так же. Вернее, мои соседи копировали уличные порядки у нас в Форте-Фикс, создавая за решеткой «home away from home»
[493].
Чернокожие эллочки-людоедочки в вечной погоне за «прекрасным далёко»…
Южноамериканские «пчелки» подобной фигней не страдали и брали на себя весь комплекс услуг тюремно-бытовой фирмы «Заря». Несколько раз в месяц заключенному Трахтенбергу выпадала очередь мыть полы и вытирать пыль в камере. Вместо того чтобы поутру бежать вниз в каптерку первого этажа за желтым ведром на колесиках и тряпкой-семихвосткой, я, как и другие, нанял колумбийца Хуана со странной двойной фамилией Хаиседо-Хаиседо. Про себя и в разговорах с русскими я его называл «Петровым-Водкиным». Хуан не только решал за меня половой вопрос, но и заодно подхалтуривал моим «почтальоном». То есть на него отправлялись деньги сверх разрешенного лимита. Колумбийский помощник по хозяйству был похож на Бабу-Ягу – щербат, косоглаз и «чернее трубочиста». Зато – отлично играл в футбол за тюремную сборную Южной Америки и выполнял любое поручение с улыбкой и задором.
Последним он мне и приглянулся.
Чернокожий испанец по-английски не говорил, но мы прекрасно изъяснялись на международном языке пальцев, гримас и первобытных междометий. Хотя каждый уважающий себя «работодатель» Форт-Фикса был просто обязан знать по-испански Главные Слова. Вместо «мамы» и «родины» необходимый минимум включал в себя следующие основополагающие понятия: работа – trabajo, мыть – para limpiar, стирать – para lavar, грязно – sucio. А также лингвистический Пик Коммунизма: слово basura – мусор.
«Офицер», «комиссария» и «макрель» оказались понятиями международными и при переводе не требовали от нас особых мозгов. Этот языковой парадокс, без сомнения, сближал Петрова-Водкина и меня. Макрель, она и в Колумбии макрель.
Глава 35
Нетрудовые резервы
Еще одним источником получения тюремных сверхприбылей служил наш спортивно-оздоровительный комбинат с входящим в него «джимом», доисторической «качалкой», складом гантелей-штанг-мячей и парикмахерской.
По уровню заработков – почетное третье место после контрабанды и столовой.
Заведующим цирюльней работал мой однобарачник Джон Галлиарди. Он возглавлял ударный коллектив из восьми разноцветных мастеров, обслуживающих в две смены представителей своего этноса. Там же служил подметальщиком-полотером мой друг Максимка Шлепентох.
Рассматривая пары «клиент – парикмахер», я иногда вспоминал старый кинофильм «Цирк». Артист Масальский, изображавший мерзкого американского расиста, держал на руках чернокожего пацаненка и взывал к советской публике: «У белой женщины – черный ребенок!» Что-то подобное происходило и со мной, когда я видел «непорядок» – чернокожий, стригущий белого или коричневый – желтого. Обычно «свои» обслуживали только «своих».
Администрация острога доверила брадобреям особо опасный инструмент – настоящие металлические ножницы, хотя и с обрезанными концами. Поэтому штат заведения проверялся на «вшивость» особенно тщательно и утверждался самим Капитаном, серым кардиналом при начальнике тюрьмы. Чтобы попасть в цирюльню Форта-Фикс требовался не только профессионализм, но и отсутствие некошерных статей в уголовном деле – совращение малолетних, применение оружия и «насильственные действия».
