Сегодняшний маршрут был довольно коротким – всего девятнадцать километров, а дорога была относительно ровной. Выйдя из хостела, я всецело отдалась мечтам, освободившись от мыслей, от откровений, полностью сосредоточившись на настоящем моменте.
Птицы пели так громко, что временами казалось, будто все их пение посвящено мне одной. Даже подумать не могла, что птицы могут так громко петь. Шла я медленно из-за покалывающей боли в стопах. Мне стало интересно, отчего с самого начала Камино у меня было столько проблем с ногами. Но я еще не успела сформулировать вопрос, как ответ уже пришел мне в голову. Я поняла, как мало опоры бывало у меня под ногами и как мало значения я придавала потребности в этой опоре. Я приучила себя не обращать внимания на то, что мне было по-настоящему нужно в жизни, а теперь все это настигало меня. Передвигаясь по Камино едва ли не ползком, я поняла, что мои ноги требовали, чтобы я обратила внимание на свое самоистязательное поведение, требовали, чтобы я покончила с этим навсегда.
«Я поняла, – сказала я вслух для Камино. – Я слышу вас. Я не хочу, чтобы послание убило меня током!» Я начинала раздражаться. Чем дальше я шла, тем очевиднее становилось, что признание необходимости поддержки и понимание, где ей заручиться, сыграют важную роль в улучшении моих будущих отношений. Если я сама не понимала, что мне было нужно, то как другие могли понять это? Неудивительно, что я так обозлилась на Патрика. А я была такой страдалицей. Буээ! До последнего момента мои потребности становились очевидными и мне, и окружающим лишь после того, как я срывалась, измотанная.
Чем больше солнце жгло мой затылок, тем четче я видела, что взяла на себя роль супергероя – отдавала, делала, спасала, сохраняла, решала, создавала им из воздуха, что им было нужно, – и что на самом деле все это началось еще в моем детстве, когда я росла в этом безумном, переполненном людьми доме. Еще я поняла, как легко я потеряла ощущение собственного «Я», и в особенности своего тела. Я слишком много работала, путешествовала, советовалась с другими, взяла на себя слишком много ответственности за других, ни на минуту не задумываясь даже: а нужно ли мне все это делать, хочу ли я всего этого, есть ли у меня силы на все это? И, если быть честной, мне это нравилось. Мне нравилось, что я могу взяться одновременно за столько дел. Я была под впечатлением от своих суперспособностей. Но каждый раз, когда мне казалось, что я парю в небе, какая-нибудь мелочь сбивала меня, и я падала оземь. Так было перед началом моего Камино. Я работала слишком много часов в день, а по выходным еще и преподавала, да еще и колесила по всей стране. Со стороны казалось, что я справляюсь со всем практически без труда, внутри себя же я была полностью опустошенной, я не знала, сколько еще так протяну. Насколько я была опустошенной, стало понятно в тот день, когда я сошла с рейса в Чикаго и выехала на машине домой. Застряв в беспросветной пробке на шоссе, я обнаружила, что у меня почти что кончился бензин, а рядом не было ни съезда, ни заправки. Вместо того чтобы решить проблему как взрослый человек, я вышла из себя и принялась орать на машину, на пробку и на саму себя, а под конец и вовсе разрыдалась. К тому моменту, как я на остатках бензина доползла до заправки, я была совершенно опустошена. Лишь тот факт, что в машине я была одна и никто не видел меня в таком плачевном состоянии, хоть как-то помогал мне держаться. Из воспоминаний я вернулась к происходящему. Солнце пекло нещадно, и, кроме пары чахлых деревьев, не было никакого спасения от жары. Не было спасения и в воспоминаниях о других случаях, когда я загоняла себя и выжимала из себя все соки, помогая другим. Такое поведение было неотъемлемой частью меня. И от этого становилось только хуже. Мне же хотелось наслаждаться пением птиц и вернуться к сладким мечтам. Куда это ушло? Когда и почему я свернула в этот туннель эмоционального ада? Я была поражена тем, что бурлило внутри меня, ведь многие из эмоций и переживаний были настолько старыми, что даже не верилось. Мне даже вспомнилось то опустошение и отчуждение, которое настигло меня в пяти-шестилетнем возрасте. «Что, в самом деле, Соня? – спросила я у себя. – Пора тебе избавиться от этого дерьма». Мне думалось, что я покончила с прошлым.
Мне думалось, что я покончила с расстройством и злобой, и вот она я – все по новой, снова в ярости. Меня бесило превращение в страдалицу. Меня бесил каждый человек в моей жизни, позволявший мне вести себя как мученица, вместо того чтобы помочь мне расслабиться, вместо того чтобы убедить меня, что я не несу ответственности за других. Меня бесило осознание того, что единственным человеком, который может взвалить на себя ответственность за все это, была я сама. И это расстраивало меня еще сильнее, потому что это было мученическое отношение к себе и к тому же неправда. Больше же всего меня бесило, что я была настолько опустошена сейчас, и ноги болели так, мать их, сильно, и, несмотря на все приложенные усилия и потраченные деньги, я так и не получила никакого облегчения! Я была такой очумевшей от всего этого, что просто остановилась и заорала изо всех своих сил: «А-а-а-а!» К счастью, рядом никого не было, но, даже если бы кто-то меня и услышал, мне было бы все равно. И уже со следующим глотком воздуха глубокое, до костей пронизывающее облегчение снизошло на меня, ведь я, наконец, отпустила все эти годами копившиеся эмоции. Следующим звуком, который я издала, было тихое «Аххх». Мое сознание успокоилось, четко осознавая освободившееся место в теле, костях, легких, клетках, из которых я выпустила старую, ядовитую энергию. Я чувствовала, что внутри меня стало больше места для вдоха, больше места моей жизни.
День 21
От Мансильи-де-лас-Мулас до Леона
19 километров
Я пришла в Мансилью-де-лас-Мулас ближе к часу дня. Моим глазам предстал великолепный открытый рынок в самом центре площади, где сотни людей толкались, продавая свежие фрукты и овощи, сыры, ветчину и одежду, в то время как музыканты играли в углу площади, а в кафе сидели местные и пили пиво и вино и расслаблялись под теплым солнышком. После того как я побродила по рынку и купила фруктов, я решила найти свой хостел, который был в нескольких кварталах от городской площади. Встретила меня угрюмая, ко всему безразличная девочка-подросток, вся в татуировках. Она смотрела испанскую мыльную оперу, и мне пришлось ждать перерыва на рекламу, чтобы завладеть ее вниманием. Когда я сказала ей о брони, та закатила глаза, покачала головой, как будто это было что-то невозможное, и исчезла за дверью, которая вела, очевидно, в кухню. Десять минут спустя я уже забеспокоилась, что она ушла на сиесту и просто оставила меня здесь одну, пока не кончится ее сон. Я громко позвонила в колокольчик, чтобы разбудить ее или привлечь еще чье-нибудь внимание. Добрых пять минут спустя она вышла-таки из-за кухонной двери, источающая скуку и равнодушие ко всему, включая меня. В итоге она взяла ключ и молча направилась к ряду дверей, предполагая, что я пойду за ней. «Постойте», – сказала ей я, оглянувшись на свою сумку. Девушка повернулась ко мне и наблюдала, как я жестами показывала ей, что ищу свой багаж. Было очевидно, что она поняла меня, но вместо того, чтобы помочь с сумками, просто открыла одну из дверей и показала пальцем внутрь, даже не удосужившись посмотреть в мою сторону. Ее поведение было настолько вызывающим, что я рассмеялась. Мне предстояло самостоятельно тащить свои сумки. Я с глупым выражением посмотрела, не протянет ли та руку, чтобы помочь. О чем я думала? Девушка смотрела на меня с расстояния в десять футов и даже пальцем не пошевелила. Мне потребовалось время, чтобы затащить вещи по лестнице: два подхода к сумкам по четырем пролетам ступенек, а она стояла и безразлично взирала на происходящее. Наконец мы вошли на небольшую веранду, где и находилась моя комната. Проходя мимо стиральной машинки, девушка кивнула головой в ее сторону. Великолепное зрелище! Затем я последовала за ней к своей комнате. На обратном пути я заметила, что стирка стоит несколько евро и попросила стирального порошка. «Да», – ответила администратор по-испански тусклым голосом и стала спускаться вниз по лестнице. Затем пропала в кухне, оставив меня стоять возле стойки, прямо как когда я только вошла в хостел. Вышла из кухни уже другая женщина, монотонный голос и черты лица которой подсказали мне, что это ее мать. Я улыбнулась, спросила: «Порошок?» – и показала на свои вещи, изображая жестами стирку. «Да», – ответила она и тоже ушла. Я огляделась вокруг – мне показалось, что я забрела в Сумеречную Зону, потому что эти женщины вели себя как вылитые зомби.
