На столе лежит огромная доска, похожая на те, на которых на Кавказе играют в нарды. Служит она для индийской игры, название которой мне неведомо. На поле, расчерченном и разрисованном узорами, определенным образом расставляются обычные шашки. Процесс заключается в том, что два человека щелбанами сбивают шашки противника, предварительно определяя условия хода бросанием игральных костей. В детстве мы играли в нечто похожее в пионерском лагере, а игру эту называли «Чапаев».
Кира
Вторым человеком, встреченным мной в Ауровиле, оказалась моя одноклассница Кира. Мы не виделись со школы.
В столовую вошла женщина, мы разговорились и примерно час, глядя друг на друга, пытались понять, где мы раньше встречались. Наконец, упоминание родных для нас обоих мест вывело нас к истине.
«Все-таки жизнь иногда преподносит удивительные сюрпризы, – подумал я. – Надо было перелететь горы и моря, уехать на край света, чтобы встретить человека, с которым восемь лет просидел за соседней партой».
Кира здесь ненадолго. Она занимается социологией и в силу своей профессии интересуется подобными Ауровилю общинами и экопоселениями. Перед этим ездила в Эсален – странное и интересное сообщество философов, художников, ученых, писателей, бывших хиппи и киберпанков в Калифорнии – еще один центр интегральной духовности.
– Ты знаешь, – сказала она, – я всего здесь пару дней. Пока еще мало что поняла. Но от Эсалена все это очень сильно отличается. Между прочим, Мерфи – основатель Эсалена – был учеником Ауробиндо. И свое поселение он основал именно под впечатлением идеи Ауровиля.
– И в чем же разница?
– Есть и внешняя, и внутренняя. Там публика в массе своей кажется более объединенной общим духом. Они более динамичные. Все время в процессе – прежде всего в процессе коммуникации, обмена информацией. Они как-то больше ориентированы друг на друга, на что-то общее. А ауровильцы больше погружены в себя, кажутся ленивыми и медлительными. Но при этом они выглядят более естественными, больше у них какого-то внутреннего покоя… В Эсалене во всем чувствуется нерв, движение – словно стоишь на утесе, открытом всем ветрам. А здесь – будто сидишь в уютном доме у камина. А за окнами – сад… Между прочим, даже сама местность тут и там сильно отличается.
– Интересно, – сказал я. – Хотя, честно говоря, об Эсалене я мало что знаю.
– На мой взгляд, это вообще соответствует разнице между восточным и западным пространством. Здесь, в Индии, информация и коммуникация не являются ценностями. Для американца поделиться информацией – это самоотдача, потому что информация – ценность. А здесь – нет. Куда, когда, зачем и почем тебе, конечно, расскажут доброжелательно, но лениво и между делом. Информация эта не имеет такой уж важности: автобус может не прийти, магазин оказаться закрытым. А уж с чем соотносится цена товара, знает только фантазия его продавца. И потом, какое это вообще имеет значение по сравнению с пребыванием в абсолюте?
Кира сказала, что договорилась взять напрокат мопед, но совершенно не умеет на нем ездить. Я на мопеде ездить тоже еще не пробовал, но решил, что с этой задачей справлюсь лучше.
Мы дошли до проката, где нам был предъявлен зеленый агрегат немецко-фашистского вида с лысой резиной и, как выяснилось через пару минут, убитой подвеской. Я поехал заправлять его. Договорились мы встретиться через пятнадцать минут на перекрестке.
Залив полный бак, я подъехал к месту встречи. Киры нигде не было видно.
Я проехался по шоссе в обоих направлениях. Вернулся в «Вэйвс». Снова заехал в гест, где мы брали мопед. Осуществил еще пару проездов по шоссе.
Не найдя нигде Киру, я направил своего железного коня в сторону центра Ауровиля.
Дорога в город начинается тамильской деревенькой, представляющей из себя набор ресторанов и магазинов. Здесь становится меньше мусора. Далее следует что-то вроде выселок, а за ними – лес. Вернее, это даже не лес, а огромный ботанический сад. В конце шестидесятых, когда первые поселенцы начинали обустраиваться на этой земле, здесь была красная выжженная пустыня, в центре которой непонятным образом рос одинокий баньян, вцепившись своими многочисленными корнями в крохотный кусочек плодородной почвы. Баньян этот теперь считается географическим центром города. К нему приходят медитировать, а ночью в его листве загорается красивая подсветка.
Подставив лицо свежему ветру, я почувствовал забытое волшебное ощущение, подобное которому испытывал лишь в детстве, приехав, например, в новый для меня пионерский лагерь и изучая его территорию.
От асфальта, по которому я еду, в обе стороны периодически отходят красно-рыжие грунтовые дороги с указателями на разные коммьюнити.
Я доехал до западной оконечности города и повернул в центр по указателю «MATRIMANDIR».
Там только что закончилась вечерняя медитация – к переполненной автостоянке стекались туристы.
Я поворачиваю правее, через несколько минут выезжаю на главную дорогу и возвращаюсь обратно к Ченнайскому шоссе.
Первая в жизни поездка на мопеде прошла благополучно.
Я задумался. Что я увидел, проехав через весь город? Да практически ничего, кроме огромного леса, трех тамильских деревень, грунтовых дорог со снующими туда-сюда людьми на мотоциклах, мотороллерах и велосипедах. Видел несколько автобусов, битком набитых индийскими туристами. Успел разглядеть среди листвы три или четыре здания. Даже Матримандир не явил себя моему взору. Город оказался невидим при поверхностном осмотре.
Через пару часов в гесте появилась Кира. Оказывается, она пошла искать меня на бензоколонку (я же заливал бензин из пластиковых бутылок у ближайшей палатки). Там она взяла рикшу и съездила к Матримандиру.
Мы уселись в столовой, чтобы выпить предложенного нам чаю. Здесь всегда так происходит: кто-нибудь заваривает целую кастрюлю и предлагает всем присутствующим. На этот раз компанию нам составил бодрый мужичок лет шестидесяти с деревенским лицом и с хитринкой в глазах – этакий дед Щукарь, только чуть помоложе.
– Потрясающий кич! – возбужденно делилась впечатлениями Кира. – Просто ужас! Сложно придумать сооружение безвкуснее этого золотого шара с нашлепками… Между прочим, золотой шар – это такой известный архетипический символ. А Матримандир – еще одно подтверждение, что образы сознания нельзя напрямую копировать в материальном виде – в архитектуре, например. Их передача – копирование. Точно так же, когда говоришь «халва», во рту слаще не становится. Прямое воплощение таких образов – это наивный восточный взгляд на мир… «Визиторс центр» вообще меня разочаровал. Когда на рикше к нему подъезжала, было предчувствие, что сейчас произойдет значимая встреча, что многое станет понятным. Вошла туда – и ничего. Никакого присутствия духа. Вернее, дух-то есть – официально-туристского места с экскурсионным содержанием. Экспозиция про Ауровиль – довольно скучно. Похоже на средний краеведческий музей, но подороже и с большей помпой. Все очень официально. Непонятно, что это – исторический музей будущего? Не чувствуется ни увлекающей атмосферы, ни объемной идеи, ни внутренней деятельности… Короче – туристская кофейня, «осмотр достопримечательностей» и ощущение, что здесь ничего не происходит… Я записалась в Матримандир на завтра.
