Грохот отбойного молотка не дает говорить. Мощный зуб вгрызается в породу, отваливая пласт за пластом. Спина у Бориса взмокла, а по мускулистой загорелой шее катятся струйки пота. «Странно тасуются карты жизни, — думаю я, наблюдая за играющими бицепсами моего нового друга. — Эти руки должны были услаждать слух чарующими звуками Моцарта, а они крушат гранит…»
Борис словно угадывает мои мысли.
— Если порода мягкая, то можно пройти метра два-три в день, — говорит он, выключая молоток и вытирая пот. — Ну а если гранит, то и полуметра за неделю не пройдешь… Все от «лица» зависит…
— От «лица»? — не понимаю я.
— Так мы называем стену, в которую вгрызаемся… Мы смотрим на нее, а она смотрит на нас… лицом к лицу…
— Как ты угадываешь, где должен залегать опал? — спрашиваю я.
— Опал формируется в пустотах. Газ заполняет пустоты и формирует опал. От типа газа зависит и цвет опала. Нормальный природный опал имеет серый или черный цвет. Но этот цвет для нас бросовый, малоценный. Мы ищем ошибку природы, когда случайное смешение газов создает необычный цвет, например черно-красный… Вот такой опал может стоить очень дорого — от пятнадцати тысяч долларов за карат и выше. Самый дорогой камень, который я держал в руках, имел десять карат и был продан за тридцать пять миллионов…
— Ну а как насчет воровства? — спрашиваю я.
Борис смеется:
— Ничто человеческое нам не чуждо… Есть и это… Нечасто, но есть… Мы их называем «крысами». Обычно это заезжие гастролеры. Узнав, что кто-то открыл хорошую жилу, они забираются ночью в его шахту и начинают копать. Занятие опасное, так как если хозяин поймает, то вор может остаться там навсегда… Сколько таких «крыс» осталось под завалами, никто не знает…
…Завтра я покидаю Огненные Холмы, а сегодня мои новые друзья решили устроить мне проводы в клубе. Местный клуб — явление уникальное. Таким клубом не погнушалась бы ни одна мировая столица. В этом ультрамодерновом по архитектурному решению здании, поразительно красиво вписанном в пустынный пейзаж на краю света, есть все блага цивилизации — от боулинга, ресторанов и спортзалов до бассейнов, танцклассов и детских площадок. Люди приходят сюда целыми семьями, чтобы не чувствовать одиночества, оторванности от большого мира.
Самый шикарный обед в клубном ресторане стоит почти ничего — пять долларов. Платят только за обслугу, а не за продукты. На мой вопрос — как это может быть в их «жестоком капиталистическом мире», я получал только веселые улыбки — «это наша общая собственность, у нас коммунизм».
Мы сидим за столом, потягивая ледяное пиво, — Карл Маркс, Боб, Ален, Борис, Амиго… После хорошего возлияния, обнявшись, мы поем любимую песню австралийских ковбоев, ставшую почти национальным гимном: «Матильда, Матильда… Матильда моя…»
...Раннее утро. Ребята решают проводить меня «до околицы». Я останавливаю свою «Сахару» под вывеской Лайтнинг-Ридж, где на табличке все та же надпись «Население…» и жирный вопросительный знак. Мол, кто его знает, какое здесь население, ведь это земля бродяг, надежд и тайн…
Боб разворачивает носовой платок, достает из него три фигурки из красно-черного опала и протягивает мне: миниатюрная Австралия с прилепившимся снизу островком Тасмании, веселый кенгуренок и задумчивый смешной коала на дереве… Камни играют, переливаясь и испуская блеск солнца и красоту ночи.
Я тронут и не знаю, что сказать…
— Брось, Боб, — говорю я, — красный опал… это слишком дорогой подарок… черт знает сколько стоит…
Боб обнимает меня за плечи:
— Не дороже дружбы… Бери смело, я не обеднею…
Теперь мой маршрут лежит на запад, в большую австралийскую пустыню, один из самых жарких полюсов планеты. Это второй мировой центр добычи опалов. Здесь, спасаясь от жары, люди живут под землей, и аборигены прозвали это место «Кубер Педи» — «белый человек в яме»…
National Geographic Traveller. 2006. № 6–7.
