Неожиданно Стёпка совсем по-тёминому щёлкнул пальцами. Вообще-то, Стёпка никогда в Москве не был. Но, как известно, хорошо учился, много читал, и даже когда читать ещё не умел, любил разглядывать разные картинки. Были среди них и те, где нарисован был Московский Кремль. Покосившись на Тёму, Стёпка пальцем показал на свою островерхую шапочку. Тёма всё понял. Хотя он учился плохо, и в Москве, так же, как Стёпка, никогда не был, но у него дома были компьютер и телевизор, и как выглядит Кремль, он тоже прекрасно знал.
– А не лучше ли будет… – громко начал он, но, посмотрев на Стёпку, замолчал, покраснел, кивнул, а сам отступил на полшага назад.
Стёпка даже порозовел от счастья. Снял с головы отороченную мехом островерхую Манькину шапочку и поставил её на плоскую крышу башни.
– Вот так, – сказал Стёпка. – Так повеселее. Жителей точно будет радовать.
Тёма добавил:
– А врагам – грозить, чтоб никто не думал России на голову сесть.
И водрузил на соседнюю башню свою шапку. Башни стали похожи на те, которые все теперь знают. Фёдор Андреевич засмеялся, а Фьораванти кинулся к Ерофею и что-то у него спросил, глядя на ребят. Ерофей перевёл:
– Они спрашивают, который из вас эти башенки надумал.
Тёма указал на Стёпку, а сам благородно отступил в сторону. Фьораванти поклонился Стёпке. Но тот жестом остановил его:
– Мы это не придумали. Это же… – Стёпка хотел сказать, что Московский Кремль – он такой и есть, точнее, будет, а ещё точнее, был всегда, то есть с тех пор, как… Понял, что ничего объяснить не сможет, запнулся и заключил: – Ну, в общем, мы это где-то уже видели.
– А на главной башне, – не удержался Тёма, – я бы сделал что-нибудь этакое.
Он пошевелил в воздухе пальцами и добавил задумчиво:
– Ну, например, куранты…
Для наглядности он вытащил из сумки часы и приложил к одной из башен. Уловив насмешливый взгляд Стёпки, закончил:
– Ну, это мы тоже где-то видели. Так часто делают.
Глава тридцать первая
– Сперва Фьораванти в честь вашу бал задаёт. После, ответом, посольство наше пир учиняет. Потом целый черёд местных портретных художников ожидает, портреты с вас срисовывать…
Так, вернувшись в кабинет, Фёдор Андреевич рассказывал ребятам об их планах на ближайшую неделю.
– Простите, но нельзя нам! – с отчаянием в голосе перебил его Тёма. – Нам бы, вместо балов да портретов, помощь ваша нужна, Фёдор Андреевич.
– У нас ключ разбился, – сказал Стёпка.
А Тёма добавил мужественно:
– Не сам разбился, а я разбил.
Фёдор Андреевич помрачнел. Заходил по кабинету, обхватив голову.
– Беда! Вам же до заката вернуться должно! Что же делать-то?.. Мне такого ключа не сотворить. Ума да умения с Божьей милостью, может, и хватило бы. Да стекла потребного нынче не сварить, да не только мне, никому из нынешних, да не только у нас, но и в заморских странах… Был, конечно, прежде один мастер…
– Ваш дед? – хором сказали мальчики.
– Да, – удивился Фёдор Андреевич, – мой дед, Пётр, действительно всем мастерам мастер.
Мальчики спросили обречённо, что, ежели они смогут деда этого увидеть, то в чём Фёдор Андреевич хотел бы перед ним повиниться, за что прощения попросить, что неисполненное исполнить, какой долг вернуть?
Фёдор Андреевич озадаченно ответил, что виниться не в чем, прощения попросить не за что. Неотданных долгов у него перед дедом не осталось.
Мальчики оживились. Фёдор Андреевич продолжил:
– Ежели вы и вправду сможете деда увидеть, то поклонитесь ему до земли за всё, чему меня научил, и скажите, что Федька помнит его и любит. А вас без подарка не отпущу.
Он взял с полки чёрную лаковую коробочку, открыл – в ней лежал большой изумруд – и протянул коробочку мальчикам. Они стали отказываться – такого дорогого подарка не заслужили, но Фёдор Андреевич насильно сунул изумруд Тёме в сумку.
С улицы раздались восхищённые крики. Фёдор Андреевич повернулся к окну. На площадь медленно опускался параплан, на этот раз аккуратно и по науке сшитый из разноцветных тряпичных полотнищ. На прочных шёлковых стропах висел довольный художник Леонардо.
За спиной Фёдора Андреевича раздался звон часов. А когда он обернулся, мальчиков в кабинете уже не было.
Глава тридцать вторая
Тёма и Стёпка стояли в огромной полотняной палатке, которая раскинута была над гигантским шаром, наполовину золочёным, наполовину белым. Стены палатки просвечивали красноватым, уже предзакатным солнцем.
Мальчики двинулись было вперёд вокруг шара.
– Куда! А ну, стоять! – раздался за их спиной ворчливый старческий голос.
Они оглянулись и увидели стоящего на коленях маленького рыжего дедка с бородой и усами. В одной руке он держал что-то похожее на раскрытый блокнот с золотой страничкой, а в другой – разлапистую, веером, плоскую кисточку.
– Не шевелиться и не дышать! – приказал дед.
Аккуратно подул под золотую страничку, она приподнялась. Дедок ловко подсунул под неё кисточку, поднёс к шару, ещё раз дунул. И листок, как волшебный, распрямившись в воздухе, без единой морщинки лёг на белую поверхность шара, встык к уже позолоченной половине. Дедок быстрыми короткими движениями кисточки расправил и прогладил листик.
Стёпка шёпотом выдохнул:
– Здорово! А как вы это делаете?
– Из-под нижней губы острым духом, – ухмыльнулся дедок.
Только теперь Тёма заметил, что вся огромная золотая поверхность состояла из таких же, точно пригнанных друг к другу листочков.
– А можно, – попросил Тёма, – мне тоже? Ну, подуть из-под нижней губы?
