Ничего, что если бы я попытался отпихнуть его, то меня отбросило бы на пол с огромной силой? Ничего, что родители Бартоломью юристы? Из-за его вранья мне пришлось впервые в жизни остаться в школе после уроков. Единственная хорошая новость состояла в том, что Бартоломью Джон, похоже, забыл об этой истории. Так было до сегодняшнего дня.
Черт бы побрал эту мисс Парципанни!
— Эта порция — просто пальчики оближешь, — говорит леди Лоррэйн, вороша лопаткой палочки на подносе. — Отвлеклась на крысу размером со штат Техас и забыла, что они у меня на огне.
— Просто фантастика! — Бартоломью Джон набрасывается на палочки, которые леди Лоррэйн сгребает ему на тарелку, и запихивает их в рот.
У меня прямо сердце сжимается, когда она накладывает ему еще порцию, и еще, и еще. Бартоломью Джон опустошает тарелку с той же скоростью, с какой леди Лоррэйн ее наполняет. Мне удается сдерживать панику — до тех пор, пока не становится видно блестящее от жира дно подноса. Тогда меня бросает в жар — как будто меня самого засунули во фритюрницу леди Лоррэйн.
— Там еще осталось, — замечает она, сгребая с подноса последнюю палочку.
Я обмахиваюсь пачкой салфеток, как веером. Бартоломью Джон рыгает. Это не слишком-то вежливо, но внушает надежду: мой опыт говорит, что, какими бы восхитительными ни были рыбные палочки, человеческий желудок все равно может вместить какое-то конечное их количество.
— В следующий раз будут только через неделю. — Леди Лоррейн ставит на стойку новый поднос.
— Она толстая?
Я отрываю взгляд от рыбных палочек и смотрю на Алекса, который показывает пальцем в угол кухни.
— Волосатая? — продолжает он. — С хвостом, огромным, как лассо?
— Именно так, — мрачно отвечает леди Лоррэйн. Она срывает с головы сеточку для волос, хватает лопатку и поворачивается.
На секунду я и вправду верю, что Алекс увидел крысу. Я так поглощен зрелищем, как леди Лоррэйн подкрадывается к пустому углу, что едва не упускаю из вида выходку Бартоломью Джона.
Он берет пакет молока. Открывает. И выливает содержимое на оставшиеся рыбные палочки.
— Кальций. — Он сжимает пустой пакет в кулаке и швыряет мне на поднос. — Поможет тебе подрасти.
Я молча смотрю на пакет из-под молока. Мне хочется запустить им в Бартоломью Джона, но я понимаю, что это ничем хорошим не кончится. Вместо этого я двигаю свой поднос дальше, мимо промокших рыбных палочек, и беру единственное, что мне остается: салат и яблоко.
В буфете я сажусь за пустой столик в дальнем конце зала. Достаю из рюкзака блокнот и карандаш, отодвигаю в сторону поднос и принимаюсь за список.
Как отомстить за рыбные палочки: 1) Написать список…
Продвинуться дальше мне не удается: отвлекает шум на другом конце столовой. Бартоломью Джон и Алекс стоят в нескольких сантиметрах от трех парней из школьной футбольной команды. Все они кричат одновременно, так что я не могу разобрать, из-за чего весь сыр-бор, но вижу, как Бартоломью Джон толкает капитана команды и тот дает ему сдачи. Кулаки так и мелькают в воздухе, и со всей столовой на драку сбегаются ученики и учителя.
Вот хулиганы, думаю я. Надеясь, что Бартоломью Джон получит по заслугам, я взбираюсь на стул, чтобы лучше видеть.
И тут я замечаю ее. Мисс Парципанни. Она продирается сквозь толпу.
Она собирается их остановить. Ей удалось сказать мне «нет», и теперь она думает, что сможет прекратить драку, в которую даже самые сильные учителя-мужчины не решаются вмешаться.
Обычно я все как следует обдумываю, прежде чем действовать, но сейчас на это нет времени. Не сводя глаз с Бартоломью Джона, я хватаю с подноса яблоко, замахиваюсь и швыряю его что есть сил.
Его полет длится всего секунду.
И мисс Парципанни падает на пол.
Глава 2
Я убил ее.
Некоторые говорят, что это была случайность. Они говорят, что я не хотел этого сделать, что я был напуган и просто пытался помочь. Возможно, это правда. Но правда также и в том, что мисс Парципанни, которая заменяла учителя математики в течение четырех часов тринадцати минут, была живой во время классного часа и умерла к ланчу.
Из-за меня.
Вот поэтому сейчас, не успело пройти и недели, мама, папа и я едем на север — далеко на север, практически в гости к Санта-Клаусу с его оленями, — в Академию Килтер для трудных подростков.
— Как ты там на заднем сиденье, парень? — спрашивает папа. — Нужно что-нибудь?
— Элиот, — отзывается мама, — пожалуйста, следи за дорогой.
— Джуди, я слежу. Я просто хотел узнать, не нужно ли Симусу…
— Симусу нужно вовремя приехать. А мне нужно, чтобы ты обращал внимание на дорожные знаки и мы не пропустили поворот.
Папа откидывается на пассажирском сиденье. Я знаю, что он пытается поймать мой взгляд в зеркале заднего вида, но я смотрю в окно. Сочувствие — это последнее, что мне сейчас нужно.
Лес вокруг становится все выше и гуще. Здания пропадают из виду. Ровная прямая дорога превращается в крутую и извилистую. У меня закладывает уши, и шуршание шин по асфальту становится приглушенным. Я зажимаю пальцами нос, готовясь высморкаться, но краем глаза замечаю, как мама недовольно поджимает губы, и передумываю.
Чем выше мы поднимаемся, тем тяжелее. Кажется, что две огромные руки обхватили мою голову и словно обмотали ее мокрым полотенцем. Перед глазами мелькают пятна — сначала белые, потом красные.
Наконец машина, дергаясь, притормаживает. В ушах раздается хлопок. Пятна исчезают.
— Просыпайся, тихий час окончен.
Я открываю глаза. Мама стоит возле дверцы. За ее спиной я вижу забор с колючей проволокой. За забором — серое кирпичное здание без окон.
Мы приехали.
Мама направляется к воротам, я натягиваю ботинки и собираю свои книжки.
— Тут так тихо. — Я выбираюсь из машины.
— Думаю, здесь неплохо. — Папа подходит ко мне и кладет руку мне на голову. — Мирно. Спокойно.
Секунду мы стоим неподвижно, вслушиваясь. Школа окружена лесом, но он не издает ни единого звука. Листья не шелестят, птицы не поют, даже в воздухе нет никакого движения. Не видно ни одной машины, кроме нашей. Я уже собираюсь спросить, нет ли здесь какой-то ошибки — может быть, существует другая Академия Килтер для трудных подростков, поближе к торговым центрам, заправкам и прочим признакам цивилизации, — когда ворота со скрипом открываются.
Папина рука, которая все еще лежит у меня на голове, дергается.
— Все хорошо, — вру я. — Со мной все будет в порядке.
Мама уже прошла полпути от машины к воротам, и я бегом нагоняю ее. По дороге я разглядываю желтую траву, лужи грязи и белесое небо. Растираю руки; интересно, эти мурашки — от холода или от волнения? Дома было плюс пятнадцать и солнечно, типичный осенний день. Здешняя погода больше напоминает раннюю весну: земля уже оттаяла, но все еще сжимается в ожидании вьюги. На улице так неуютно, что мне почти хочется зайти внутрь.
