Скрайнев покивал головой и помычал утвердительно.
Жмуркин взглянул на Пятахина.
– А что? – пожал тот плечами. – Я же не знал, что они такие!
Пятахин звонко постучал себя по голове.
Жмуркин схватил Пятахина за шиворот и пинком направил к выходу.
– За что? – плаксиво заканючил Пятахин. – Они сами…
Жмуркин выгнал Пятака на воздух.
– Как? – спросил я Александру. – Нормально себя чувствуешь?
Она вздохнула.
– Сейчас вас выручим, – пообещал я. – Главное, без резких движений.
– Я держу, – заверил Дубина.
Александра вздохнула громче. Дитер и Болен принимали муку стоически. Лаурыч умудрялся улыбаться.
Я выбежал на улицу. Агафона видно не было, мы остались наедине с проблемой. Под дождем.
Жмуркин стоял перед Пятахиным. Пятак ухмылялся.
– Ты дебил? – спросил Жмуркин.
– Я – дебил, – признался Пятахин. – И они тоже дебилы, кто же в этом виноват? Я им сказал, что это древняя русская традиция, а они и повелись…
Пятахин беззаботно рассмеялся.
– А этот? – кивнул Жмуркин. – Скрайнев? Он что, тоже из Германии приехал? Зачем он-то лизнул?
– Так и он дебил, – сказал Пятахин. – Это же всему городу известно: Скрайнев – дебил.
– Он же победитель олимпиад…
Жмуркин оглянулся на меня.
– Как будто победитель олимпиад не может быть дебилом, – ответил я.
– Разумно. Но все-таки… – Жмуркин помотал головой. – Как-то он вообще интеллектом не очень изуродован, а вроде на золотую медаль тянет.
– Дитя природы, – объяснил я. – Экологическое мышление в действии. Этот еще… Хоумскулинг.
Пятахин гоготнул.
– Что? – не понял Жмуркин.
– Его к батарее привязывают, – пояснил я. – С детства.
– Понятно…
Жмуркин вытер лоб платком.
Мимо пробежала взволнованная Лаура Петровна. На нас не поглядела, озабоченно погрузилась в Снегурочкин дом. Спасать, спасать.
– Все понятно, – вздохнул Жмуркин. – Все ясно. Слушай, Вить, там над нашим городом в последнее время никаких авиакатастроф не происходило?
– Нет вроде… – ответил я.
– Цистерны не переворачивались?
– Не…
– Такое впечатление, что народ как-то тотально поглупел, – Жмуркин потрогал пальцем голову. – Точно распылили что-то. Нет, вовремя я смотался, вовремя. И Генка тоже не дурак. Один ты застрял как в янтаре.
Я промолчал.
– Ладно, не волнуйся, мы тебя подтащим в область, нам смышленые люди нужны…
– Они там в подвале примерзшие, – напомнил я.
– Да, действительно примерзшие. Что делать будем?
– Ждать, наверное. Когда Снегурочка придет…
– Снегурочку ждать не будем, это не наш метод, – покачал головой Жмуркин. – Будем оттаивать своими силами. Где-то я здесь самовар видел.
– Он в подвале.
– Ага, – кивнул Жмуркин. – Ты дуй вниз за самоваром, а я тут посмотрю.
Я вернулся в подвал, и тут меня ждал новый удар, мой палец в ботинке просто взорвался от восторга.
У столба стояли Дитер, Болен, Александра, Лаурыч. И сама Лаура Петровна. Такие удачи встречаются раз в сто лет. Лаура Петровна стояла рядом со своим сыном. Прилипнув к стальному столбу.
Видимо, она хотела показать ему, как можно освободиться из ловушки, стимулировать его своим примером, так сказать. Но переоценила свои скромные силы. И влипла. Гениально.
– Бывает же такое, – сказал я вслух и стал разглядывать столб.
Немцы, как люди, воспитанные на европейских общечеловеческих ценностях, лизнули трубу аккуратно, кончиком языка. Лаурыч поступил наоборот – выставил язык на четыре километра и приложил его к трубе по всей длине, основательно так. Лаура Петровна стояла возле столба с достоинством, как и полагалось стоять чиновнику городской администрации.
Интересно, но зачем Александра лизнула? Ну эти понятно, один Дитер, другой Болен, дремучие и глухонемые, им простительно, но Александра… Вроде девушка умная, а туда же. Впрочем, жизнь – непредсказуемая штука, никогда не знаешь, как поведешь себя завтра, вот подойдешь и лизнешь студеные качели.
– Лаура Петровна, зачем? – спросил я.
Лаура Петровна проигнорировала. Оно и понятно.
– Неужели из международной солидарности? – предположил я.
– Виктор?! – позвал сверху Жмуркин. – Ты скоро?
Я не ответил. Нетерпеливый Жмуркин спустился сам.
– Лаура Петровна, а вы-то как?! – вопросил он. – Зачем вы-то этот столб лизали?!
– Могу поспорить, здесь где-то спрятан гипнотизер, – сказал Пятахин.
Он тоже спустился и теперь с интересом смотрел на происходящее.
Лаура Петровна произнесла:
– Э-э-э!
– Массовое помешательство, – продолжал Пятахин. – Держу пари, это веселящий газ.
Я достал фотоаппарат и зафиксировал. И видео еще. Иногда не хочешь делать быдлеску, а она сама собой получается. Бесспорно, это будет одной из жемчужин моей коллекции.
– Интересно, если их вот так оставить, много еще прилипнет? – спросил Пятахин.
– Штуки две-три, – предположил я.
– Ты быдлеску, что ли, снимаешь? – заинтересовался Пятахин.
Я не ответил.
– Точно, быдлеску… Ну, тогда и я хочу.
Пятахин выбрал место между Лаурой Петровной и Боленом и поцеловал столб. Прилип.
– Бред какой-то, – Жмуркин поглядел на меня. – Салтыков-Щедрин…
Я пожал плечами.
– Люди, что с вами? – спросил Жмуркин. – Это же… сюрреализм какой-то.
Дубина рассмеялся.
– Это как в «Десять негритят»! – сказал он. – Все по одному…
В подвал заглянул Гаджиев и тут же с перепуганным видом удалился.
– Надо их как-то выручать, – сказал Жмуркин. – Я думаю…
Снова показался Гаджиев.
– Там экскурсия приехала, – сказал он. – Они тоже хотят.
– Что хотят? – уточнил я. – Прилипнуть к шесту?
Пятахин в восторге замычал.
Дубина засмеялся.
Жмуркин пронзительно поглядел на меня. Я схватил самовар и поволок его на воздух. Сейчас затоплю… или растоплю. Короче, раскочегарю, а потом… Надо найти розетку. Я огляделся. Дверь, в которую удалился Агафон, была закрыта на тяжелый навесной замок. И вообще, самовар был еще менее настоящим, чем мне показалось в первый раз. То есть когда-то он, конечно, был настоящим, но теперь в нем были насверлены дырки, в глубине которых поблескивали разноцветные светодиоды. Лампа, а не самовар.
