– Мама… – прошептала Снежана. – Вадик, ты что это…
Листвянко выгнулся особенно сильно, напружил шею и обмяк, замер на траве.
Александра, воспитанная на европейских традициях милосердия, кинулась реанимировать боксера, едва успел перехватить.
– Что с ним? – спросил Жмуркин.
– Сдох, кажется, – с плохо скрытым удовольствием ответил Пятахин. – Снежанка отравила своего чувака, вы видали?
– Вадик, тебе плохо? – перепуганно спросила Снежана.
Листвянко не пошевелился.
– Снежана, ему не плохо – ему конец, – изрек Пятахин. – Надо срочно искусственное дыхание делать.
– Я могу, – вызвался Лаурыч. – Нас на основах безопасности учили…
Листвянко вдруг сел.
– Живой… – с облегчением выдохнула Снежана.
Листвянко поглядел сквозь нее.
– Никого не узнает, – Пятахин помахал перед носом Дубины ладонью. – Выжил, но стал буратиной.
Пятахин вздохнул.
– Мозг умер, все, – сказал он. – Теперь, Снежанка, дружбан у тебя совсем окончательный. Как сказал классик, раньше был и так и сяк – нынче вовсе стал дурак. Ничего, я смогу его заменить.
– Вадик! – воззвала Снежана. – Вадик, очнись!
– Можно массаж сердца… – вспомнил Лаурыч.
– Надо его в землю зарыть, – неожиданно посоветовала Жохова. – Если в человека бьет молния, его всегда закапывают.
– В него разве молния била? – спросил Жмуркин.
– Ну, я не знаю, что тогда…
– При отравлении поможет клизма, – вставил веское медицинское слово Гаджиев. – Клизма или промывание желудка. Или хотя бы рвоту вызвать.
Все снова поглядели на Листвянко. Не знаю, лично мне рвоту у него вызывать не хотелось.
– Может, сам сбацаешь? – Пятахин кивнул на Листвянко. – Папа разве не учил?
– Не, я не умею, – помотал головой Гаджиев. – Я справочник по первой помощи не дочитал даже…
– Его по щекам нахлопать, – сказал Лаурыч. – Я слышал, это помогает…
– Попробуй, – кивнул Пятахин.
Лаурыч наклонился над Листвянко, размахнулся… и тут же свалился, срубленный незаметным ударом чемпиона.
Листвянко поднялся с травы, отряхнулся.
– Это шутка была, – сказал он. – А вы, бараны, купились.
Листвянко расхохотался, Лаурыч отполз в сторонку, поднялся и с улыбкой потрогал челюсть.
– А я сразу понял, что шутка, – заявил Пятахин. – Даже этой кашей нельзя так быстро отравиться. Вот если бы ее сварила Жохова…
– Повеселились, и хватит, давайте есть, – сказал Жмуркин. – Есть охота.
Александра поглядела на меня с вечным своим вопросом.
– Старинные русские рецепты, – объяснил я. – По заветам Арины Родионовны.
– Кто такая Арина Родионовна?
– Это… Короче… Она… Давай есть лучше.
Стали есть.
Можжевеловая каша оказалась совсем недурна на вкус. Подумаешь, сиреневая, так даже интереснее, такая каша-винтаж, я поел не без удовольствия, остальные, кажется, тоже.
После обеда все почувствовали себя окончательно фиолетово, во всяком случае я. Жмуркин объявил сиесту. Я отвалился на травку и снова задремал, и мне приснились какие-то дальние моря и ласковые воды, и пели птички, и пел колокольчик…
Колокольчик на самом деле звонил – это, кажется, Жохова бродила по краям полянки, предупредительно позвякивая в антимедвежью брякалку, подаренную Капанидзе. Душевненько, душевненько. Сиреневая каша, колокольчик, чтобы пугать медведей, балалайки нет, но Гаджиев поет горлом. И я уснул уже по-настоящему, как повелось.
Проснулся, само собой, от криков. Услышал их еще глубоко во сне, кто-то вопил в жгучем ночном кошмаре, преследуемый тиграми и мечтающий жить, кто-то спасался, и мне почему-то тоже надо было спасаться, и я стал спасаться. И кто-то вцепился мне в руку, повис на ней, я обернулся и увидел Александру. Уже не во сне.
– Там Устинья, – сказала Александра. – Ее покусали.
– Тигры?
– Мухи… Веспен… Ж-ж-ж…
– Осы, – догадался я.
– Осы! Искусали!
– Насмерть?
– Нет…
Я увидел Жохову. И Пятахина рядом с ней. Снежана с Листвянко спешили с конца поляны. Жохова выла.
– Жохова! – сказал Пятахин. – Ты стала нравиться мне еще больше. Покусы вам к лицу, сударыня!
– Болван! – воскликнула Жохова. – Меня всю изжалили!
– Я не смеюсь, я серьезно. Кстати, ты в курсе, что осы могут быть ядовиты? У тебя ноги случайно не отнимаются, а?
Жохова прислушалась к себе, посмотрела на ноги.
– Надо срочно высосать яд, – сказал Пятахин. – Куда, говоришь, тебя покусали? Давай, в ушко поцелую…
Жохова издала мучительный звук.
Я потер глаза.
– Устенька, что это с твоим лицом? – заботливо поинтересовалась Снежана. – Никак брови выщипала?
Жохова не ответила, отвернулась и стала что-то шептать и кусать губы.
– У меня крем есть от укусов, – вдруг сказала Снежана уже сочувственно. – Надо намазать, чтобы сошел отек.
Жохова страдальчески простонала.
– Может шок случиться, – сказал Гаджиев. – Анафилактический.
Остальные тоже сходились. Посмотреть на Жохову в анафилактическом шоке.
– Да не надо никакого крема, – отмахнулся Пятахин. – Она это специально.
– В каком смысле? – не понял Листвянко.
– Плоть умерщвляла, – пояснил Пятахин. – Хотела претерпеть за убеждения. Чтобы возвыситься.
Жохова заплакала.
– Идиот, – Снежана поглядела в сторону Пятахина. – Просто сферический. Пошел вон!
– Да я…
Снежана выразительно глянула на Листвянко. Тот кивнул, взял Пятахина за шиворот и пинком отправил его в сторону.
– Глаза целы?! – с испугом спросил Жмуркин. – Устя! Глаза…
Жохова кивнула.
– А ну-ка отойдите все! – скомандовала Снежана.
Она усадила Жохову на пень, достала из рюкзачка косметичку.
– Сейчас… – Снежана приняла выбирать из сумочки тюбики. – Сейчас найдем…
– Да ты просто Айболит, – сказал Пятахин с безопасного расстояния. – А у меня вот бородавка на…
– Пятак! – рыкнула Снежана.
Листвянко уже привычно хрустнул кулаками.
– Шучу-шучу.
Пятахин ухмыльнулся и направился в сторону.
– Ты куда? – насторожился Жмуркин.
