Вяземайт осмотрелся, всюду десятки пар глаз смотрят в
ожидании. Развел руками.
– Лучше бы мне вообще смолчать… Но если и скажу, то
пока только самому тцару. А уж он, если изволит.
Из толпы вскрикнули встревожено:
– Да что за видение? Какой боги подали знак?
Вяземайт посмотрел на Скилла. Тот нахмурился, сказал
осторожно и предостерегающе:
– Великий волхв мудр. Он не скажет лишнего.
– Не скажу, – согласился Вяземайт. Он оглядел лица
пирующих, все смотрят с ожиданием, с трудом растянул губы в улыбке: – Боги
сказали, что и в этом году не будет ни засухи, ни сильных морозов. Если горы не
сдвинутся с мест, а море не выйдет из берегов, то коровы принесут по два
теленка за раз, по всей Артании – ни одного падежа скота, саранчи этим
летом не будет, а всех нас снова ждет небывалый урожай пшеницы, ржи и гречки!..
Так возблагодарим же богов за любовь к нам!
Он взял чару, к нему потянулись со своими кубками, кто-то
все же спросил:
– Но почему у тебя была такая морда… невеселая?
Вяземайт отмахнулся:
– Это я заглянул дальше. От любого нашего шажка
множество дорожек. И тропок. Я прошел было по одной… ужаснулся и едва сумел
назад… Но нам по ней идти не обязательно.
– Но мы пойдем, – сказал Аснерд негромко.
Его никто не услышал, только Вяземайт взглянул остро, его
чаша и кубок Аснерда сдвинулись с мягким звоном благородного металла. Не
расцепляя взглядов, они залпом выпили холодный кумыс, что взбадривает тело и
очищает мозг.
* * *
Пир не прерывался, хотя из-за стола исчезли Скилл и Аснерд,
ушел Вяземайт, но это привычно, сейчас ушли, потом придут, не прерывать же
из-за этого хорошую песню или славный рассказ о подвигах, о дальних странах, о
чудесных сокровищах и красивых женщинах, что живут в море и показываются только
перед бурей!
За это время Скиллу поставили отдельный шатер, телохранители
пока что за столами, а когда в небе выступят звезды, то разожгут костры и
улягутся вокруг шатра прямо на землю, подложив под голову седла.
Скилл в нетерпении расхаживал по шатру, задевая или
натыкаясь на шест, наконец полог откинулся, Вяземайт вошел собранный, быстро
зыркнул по сторонам. Скилл сказал успокаивающе:
– Я поставил охрану, никто не подойдет.
– А стражи?
– Не болтливы.
Вяземайт сел за легкий походный столик. Стул затрещал под
могучим телом, слегка раздался в стороны, но устоял.
– Я не стал говорить, – сказал он тяжелым
голосом, – потому что видение было… слишком грозное.
– Теперь говори все, – сказал Скилл. Он набычился,
смотрел исподлобья, требовательно, глаза сверкали строго. – Я пойму.
– Скилл, я скажу, что я узрел… ну, когда чуть прошелся
по той дорожке… Я зрел огонь и дым, слышал грохот и лязг железа. Земля дрожит и
стонет под тяжестью скачущих конников… Артанские всадники несутся через города
и села, оставляя за собой огонь и смерть… Облака черны от дыма, это горят
куявские города…
Скилл переспросил с недоверием:
– Куявские?
– Да.
– Не ошибся?
– Разве города куявов спутаешь с нашими шатрами? –
спросил волхв. – Города горят, а наши герои проносятся как тени… но за
ними трупы, трупы, трупы…
Скилл спросил настороженно:
– Почему такое видение?..
Вяземайт ответил хриплым голосом:
– Видения посылают боги… Мы не вольны видеть то, что
хотим. Мы видим только то, что дано. Что позволено. Но нам, людям, решать, как
истолковать. Решать, что делать, тут боги бессильны. Или не хотят. Они могут
только показывать или подсказывать, но решаем только мы.
Скилл долго молчал, складки на лбу стали глубже. Вяземайт
помалкивал, молодой тцар не по годам мудр и заглядывает вперед очень далеко.
– Пока никому не рассказывай, – обронил наконец
Скилл. – У нас слишком много горячих голов… Да и урожаи, черт бы их
побрал! – в самом деле столько лет ни одного падежа скота, уже некуда
ссыпать пшеницу. Коней кормим отборной пшеницей, продаем на вывоз, а меньше не
становится, хоть жги…
Вяземайт сочувствующе смолчал, поднялся.
– Думай, – сказал он. – Я пойду отдохну. Это
непросто… смотреть в такое!
* * *
Придон ощутил, что словно завис в падении. Его могучего
здоровья хватило, чтобы продержаться эти полгода, с осени, когда мчался
навстречу ветру, а в спину ударил горестный вскрик. Прошла зима, сейчас весна,
он медленно умирает, но с той странной встречи в ночи, когда неведомый бог
говорил с ним о похищении молодых женщин, что принесло спасение целому городу,
он остановился на дороге к небытию… однако ступить на тропку, ведущую к жизни,
все еще недостает сил.
В измученной душе то и дело вспыхивают яркие картины того
похищения, когда похитители женщин расхватали насильно, но те потом сами не
захотели возвращаться к родителям. Что-то в этой картине начинает казаться все
более правильным и… доступным.
Он шел к своему коню, снова бы в Степь, чтобы только молодая
трава и синее небо, как вдруг на плечо легла крепкая рука. Раньше бы вздрогнул,
но теперь прошла целая вечность, прежде чем сообразил, что его встряхнули, еще
раз, а потом дернули так, что лязгнули зубы.
На него в упор смотрел Щецин, немолодой, даже очень
немолодой, но крепкий, как железо, воин. Он ходил в походы еще с его отцом и
даже дедом, а сейчас гордился своими сыновьями, Кроком и Вереном, несравненными
стрелками, что луки себе заказали выковать из особой стали, а наконечники для
их стрел ковали гномы. Он готовил сынов к походам со Скиллом и ворчал, что вот
уже который год артане сидят, как женщины или куявы, на пороге домов и лузгают
горох да орехи.
– Щецин, – сказал Придон слабо, – здравствуй,
Щецин…
– Придон, – резко сказал Щецин, – пора в
седла!
– В седла, – повторил Придон как во сне, –
зачем? Если в набег, то Скилл…
– Я пойду за тобой, Придон, – прервал
Щецин, – и другие пойдут. Не за Скиллом даже, а за тобой! Пойдем и за Скиллом,
если поведет в поход, но за тобой… пойдем дальше. И охотнее.
Придон спросил вяло:
– Смеешься? Я игрался под столом, когда ты водил полки
на Куявию! Ты громил славов, ты жег города в Вантите… Я перед тобой щенок.
Щецин покачал головой:
– Ты сильнее меня. Ты сильнее всех нас. Сильнее всех
властителей мира.
Придон чувствовал свою жалкую улыбку, недостойную воина, но
не мог ее согнать.
– Щецин, ты не то говоришь…
– Придон, – сказал Щецин настойчиво, – ты
знаешь, что Тхор схватил меня и пытал жестоко. Раны мои никогда не заживут… Как
на теле, так и в душе. Он убил моих братьев, убил родителей, убил любимую жену…
и посадил на кол моего старшего сына! Я все это видел. Я скрежетал зубами, я
проклинал его и клялся отомстить. Он жег меня железом, резал из спины ремни… Я
смеялся ему в лицо!.. Это тебе подтвердят многие, меня пытали при всем его
народе. Никто и никогда не мог выжать из меня слезу. Но почему же сейчас, когда
ты поешь, у меня мороз по спине, почему меня бросает то в жар, то в холод, я
цепенею то в страхе, то в отчаянии… и почему лицо мое мокрое от слез?.. Почему
я задыхаюсь от рыданий?
