Она опустила голову.
– Да, но…
Мирошник повернулся к ней всем корпусом, рассматривал ее так
пристально, что она с неудовольствием сдвинула плечами. Он тут же отвел взгляд,
сказал быстро:
– Извините, принцесса… Но могу ли я предположить…
– Вы можете все, – ответила она горько. – Вы
можете все, наместник…
Он смотрел во все глаза. Лицо его менялось, наконец сказал
совсем тихо:
– И все-таки мне кажется, что вы даже не удосужились
узнать решение Совета Старейшин.
– Как будто оно было не предрешено, – сказала она
с прежней горечью.
С площади донеслась бравая, но нестройная песня. Еще громче
звучал гневный голос ветерана, что пытался наскоро создать войско.
– Похоже, – сказал Мирошник медленно, – их
решение для вас прозвучит… неожиданностью.
Она устало повела плечом.
– И как же они сказали?
– Они сказали, – произнес он почтительно, –
может быть, и несколько неожиданное для вас… ведь женщины не блещут пониманием
истинных ценностей, но не для нас, мужчин.
Она замерла, не понимая его, не в состоянии понять, ибо мужское
понимание ценностей, да еще истинных, всегда ускользало от понимания женщин,
даже самых мудрых женщин.
Не могла и предположить, что старцы все видели и замечали.
Отметили даже ее равнодушие к зеркалу. Все двенадцать проводили ее взглядами,
переглянулись. Посмотрели на старейшего, Гарольда Корневорота Блистающего. Тот
медленно наклонил голову, голос был дряхлый от старости, но достаточно твердый:
– Я вижу, все пришли к одному мнению.
Черный Ястреб, второй по возрасту, теперь уже лет пятьдесят,
как не черный и не ястреб, и лет двадцать даже не седой, а с голой, как колено,
головой, ответил с поклоном, исполненным достоинства:
– Да.
– Огласи.
Черный Ястреб ответил ровным бесцветным голосом.
– Будем воевать.
* * *
Придон, Аснерд и Вяземайт подъехали к крайним кострам, что
огненной дугой окаймляли артанский лагерь. Воины держались беспечно, последняя
крепость куявов, страна захвачена, а они – молодые и сильные –
хозяева этих просторов, земель, городов. Багровый свет жутко и весело играл на
широких пластинах груди, плечах и руках, мускулистых, покрытых здоровой кожей,
прокаленной солнцем.
Большинство беспечно спали прямо на земле, немногие сидели
на корточках перед огнем, лица казались выкованными из красной меди, слышались
смешки, хохот. Настроение приподнятое в ожидании завтрашнего боя, бешеной
скачки по чужой земле, когда можно метать стрелы в разбегающихся врагов,
бросать горящие факелы в окна домов, догонять и хватать за волосы чужих женщин.
От многих костров неслись песни, Аснерд нахмурился, песни не
боевые, не походные, а все о бабах, о чужих женах. Только в одном месте запели
о конях, чистые и сильные голоса, от двух соседних костров песню подхватили, и
в ночи словно в самом деле пронеслись призрачные кони: быстрые и прекрасные.
Самые лучшие существа в мире, а после них самые лучшие – женщины, самое
достойное на свете занятие для мужчины – война, а после него – скачки
и удалые игрища, где победитель вышибает противника из седла и получает все:
награды, женщин, а побежденный кувыркается в пыли, захватывая полные пригоршни
земли, и клянется в следующий раз быть сильнее, крепче, умелее…
Чем дальше проезжали по лагерю, тем гуще дым и чад. Многие
коротали ночь, поджаривая на углях мясо, даже корочки хлеба. Ветер подул с юга,
оттуда несло крепким конским потом, там под охраной пасутся тысячи коней
Меклена, он, как обычно, бережет овес и выпускает коней своих головорезов на
подножный корм.
По небу непривычно быстро двигались черные, как
преступление, тучи. Луна то исчезала, словно это и не тучи, а двигающиеся горы,
то выплывала яркая, как ночное солнце, землю сразу заливал беспощадный холодный
свет, призрачный и тревожный.
Воинский стан раскинулся широкой дугой, ближе всех в сторону
крепости выдвинулись люди Щецина, отважные и веселые, что всегда шли в бой с
песней о своем Гильгаме, герое-прародителе, отважном полубоге, что умел и
сражаться, и брюхатить чужих жен, что вызывало особенный восторг у молодых
воинов.
За кланом Щецина расположились суровые и молчаливые воины
Норника, эти степеннее, даже совсем молодые воины выглядят мудрыми мужами, а
сражаются без горячности, словно и не артане, но с той стойкой отвагой, что им
всегда поражались полководцы: люди Норника всегда умеют драться с сильным
противником так, что в своих рядах почти не допускают потерь, а в рядах врага
словно пирует пробужденная их руками смерть.
Ядром этого войска стали, понятно, воины клана Белозерца,
самые многочисленные, рослые, прекрасно вооруженные, закаленные во множестве
битв, сражений, набегов и походов. У них даже кони крупнее, все укрыты
одинаковыми красными попонами, так они отличали издали один другого в бою, и
хотя их оружие и доспехи проще, чем у людей Норника, зато легче переносят
тяготы дальних походов без еды и отдыха, не обращают внимания на холод и зной,
а презрение к смерти и жажда воинских подвигов удивляли даже привыкших ко всему
ветеранов.
Вяземайт задумчиво смотрел на стан. Внезапно тень омрачила
его высокое чело, глаза затуманились.
– Тулей, – сказал он невесело, – Тулей собрал
войско и сам ведет в бой. Боюсь, что все остальные битвы, что мы дали,
покажутся детскими шалостями…
Аснерд проворчал:
– Я что-то не замечал за Тулеем особых способностей.
Насчет вина или баб – да, но как полководец… гм…
– Дело в другом, – обронил Вяземайт. – Раньше
полководец мог на что-то сослаться, а теперь с ними сам Тулей. Который все
видит, всех оценивает. И каждый будет из кожи лезть, чтобы его заметили, дали
пряник.
Он зябко повел плечами. Серебряные волосы мертво блестели в
лунном свете, лицо казалось постаревшим, изможденным.
– Что-то тревожит? – спросил Аснерд.
– Да, – ответил Вяземайт невесело. – Какую
огромную силу мы привели с собой!.. Костры не сосчитать. Десятки тысяч молодых
и сильных героев… Сейчас они живы, но к вечеру, если подойдет Тулей, останется
едва ли половина. А то и треть.
Аснерд прогудел красиво и могуче:
– Ручьи крови побегут по земле, реки станут красными на
десятки конных переходов… Но что тебя печалит? Мы – победим!
– Победим, – согласился Вяземайт печально. –
Просто… жаль. Они все такие молодые, сильные, здоровые!
Аснерд окинул взглядом огромный стан. Насколько захватывал
взор, всюду костры, костры, костры. Казалось, тянутся и за край земли. А возле
каждого костра по семь-восемь человек.
– А если бы не было этой битвы? – спросил
он. – Если бы вообще не было войн? Все равно через сто лет от всего этого
громадного войска не осталось бы ни одного человека в живых!.. Так не лучше ли
погибать вот так, красиво, на скаку, со вскинутым топором в руке, весело?
