Мелькнула мысль, что, будь у нее кинжал, смогла бы убить
этого тирана. Говорят, раньше дочери богатых вельмож носили в волосах для
самозащиты отравленные шпильки. Потом, правда, настали времена поспокойнее,
опасная мода ушла.
Губы Придона изогнулись в горькой улыбке. Итания
прислушалась, ей показалось, что он произнес ее имя. Веки затрепетали. Она
поспешно отвернулась к окну. Ложе за спиной заскрипело, словно по нему
перекатывали скалу.
Итания не двигалась, глаза смотрели вдаль поверх крепостной
стены. За спиной послышался легкий шум. Воздух колыхнулся, она ощутила
приближение сухого жара. Широкие ладони опустились на ее обнаженные плечи.
– Итания, – послышался шепот над самым ухом.
Она не двигалась, мгновение спустя шею ожгли горячие губы.
По телу покатились теплые волны, она помимо воли ощутила приятное чувство.
Пришлось сцепить зубы и стоять все так же неподвижно, не поворачиваясь, не
бросаясь на него с оскорблениями, обидами, обвинениями. Просто не обращая
внимания, это задевает мужчин больше, уже знала.
– Итания, – повторил он. Она ощутила жаркое, как
из пасти дракона, дыхание. – Я не верю, что не смогу растопить твой лед…
Огонь сжигает меня изнутри, его хватит, чтобы растопить все льды на вершинах
гор…
– Но не тот лед, – ответила она холодно, –
что внутри меня.
Его ладони соскользнули с ее плеч. Она покрепче уцепилась в
простыню, удержала. Придон приподнялся, хлопнул в ладоши.
Дверь открылась, двое дюжих слуг внесли металлическую ванну.
На ложе старались не смотреть, пугливо поставили и поспешно удалились. Итания,
несмотря на измученность во всем теле, ощутила слабый гнев: артане гнушаются
работой во дворце, потому и сохранили жизнь слугам, чтобы самим не убирать, не
разводить огонь, не готовить еду…
Она поднялась, вошли служанки, Гелия подала Итании руку и
помогла переступить через высокий борт. Вторая служанка хлопнула в ладоши, в
комнату вереницей начали входить молодые девушки с большими кувшинами на
плечах, на голове, в руках. Быстро выливали горячую воду, уходили, а Гелия и
вторая служанка, загородив от Придона своими телами прекрасную принцессу,
помогали ей отмыться от его рук.
Он наблюдал за ними с интересом, их чувства просты и
понятны. Он сам прост… все еще чувствует себя простым, но ему уже ведом язык
зверей и ропот волн, он может читать даже по их спинам, как люто и бессильно ненавидят
его, простого грубого варвара, что посмел обидеть их прекрасную жемчужину…
Пусть, подумал он тускло. Ведь ненавидят меня за Итанию, а
за нее я сам возненавижу всякого, кто только подумает ее обидеть или чем-то
огорчить. И себя ненавижу… И только слабая надежда… нет, не слабая, а
страстная, страстнейшая… остается, что когда-то и как-то он сможет… сумеет…
Итания старалась не бросать испуганные и негодующие взгляды
на Придона. Ее с детства учили держать лицо надменным и равнодушным, ибо
она – тцарская дочь, придворные по ее лицу многое могут понять, узнать и
просто догадаться. Она не должна давать пищи для толков, ее лицо в интересах
покоя державы должно быть непроницаемым, и сейчас она изо всех сил делала его
таким.
Придон, как ей показалось, все же в некотором
замешательстве. Его черные, как спелые сливы, глаза не отрываются от нее, она
ощущает жар в том месте, куда падает взгляд, но она ясно чувствует его
растерянность, его страх, его уязвленную гордость…
Ложе заскрипело, Итания поняла, что этот человек
поднимается. Девушки сжались, их ладони терли ей спину невпопад, бедные
испуганные мышки, горбились, и тут на них упала тень, резкий голос спросил
властно:
– А где ларец, что я велел внести?
Гелия ответила торопливо:
– Он за дверью, господин!
– Почему не здесь?
– Но госпожа… она еще в ванной…
– Внесите, – велел Придон.
Он проследил взглядом, как она метнулась к дверям, нисколько
не смущаясь, что голый, затем неторопливо оделся, все так же не обращая
внимания на женщин. Дверь распахнулась, Гелия вошла, откинувшись назад всем
корпусом и держа перед собой огромный ларец из слоновой кости. Стражи из числа
артан неспешно закрыли за ней двери, сперва бросив любопытствующие взгляды на
девушек вокруг ванны.
Гелия опустила ларец на стол.
– Господин…
Придон хотел напомнить, что он не просто господин, а отныне
тцар всей Куявии, но руки уже с трепетом сорвали замочек. Крышка сухо щелкнула,
приподнялась. Изнутри хлынул чистый свет, будто на дне ларца лежала крупинка
солнца.
– Великолепно! – вырвалось у него. – Итания,
взгляни…
Он поперхнулся, его руки нырнули в ларец, Итания задержала
дыхание, а у девушек вырвался единый вопль восторга. Жемчужное ожерелье было
верхом совершенства. От крупных жемчужин шел дивный свет.
– Это тебе, – сказал Придон торопливо. Он шагнул к
ванне с ожерельем в протянутых руках. – Надень, только оно из всех
украшений достойно тебя!.. Это ожерелье, созданное самим Руевитом для богини
красоты и любви. Но она рассердила его, и он не подарил ей эту красоту. Зато
ты…
Итания подавила крик восторга, ее лицо не дрогнуло, а голос
сумела заставить прозвучать холодно и равнодушно:
– Мне что, встать и вот так голой надеть?
Он вскрикнул:
– Итания!
– Как прикажете… господин, – произнесла она
мстительно.
Он взревел, как раненый зверь. Никогда не умел разговаривать
с женщинами, а сейчас, торопясь подарить сокровище, не заметил, как попал в
смешное положение, куда более опасное для воина, чем удар топором по голове.
– Итания, – прошептал он потерянно, – да, я
дурак, я не умею ухаживать, не умею говорить сладкие слова… Я многое не умею из
того, что говорят! Но я буду учиться и такому никчемнейшему для воина делу,
как… говорить красивые слова!
Он выглядел таким растерянным, что ее сердце дрогнуло, она
ответила мягче:
– Разве для песен подбирал не самые красивые слова?
– Для песен? – удивился он. – Для них я
ничего не подбирал!.. Это все само. А для тебя – буду. Что хочешь –
буду!
Она посмотрела на служанок, те молча поклонились и ушли,
поспешные, словно бегущие от пожара мыши. Придон смотрел на нее жадно, она
заставила себя усмехнуться холодно, между ними стена, и она сделает все, чтобы
укрепить ее со своей стороны.
Придон, судя по его изменившемуся лицу, увидел холод в ее
глазах, напрягся, готовый встретить удар, отразить и ударить в ответ: это у
него в крови, он боец. Он не может иначе. Он бьет в ответ непроизвольно, даже
не глядя, с какой стороны удар и кто его наносит.
Грудь ее поднялась, глаза сердито сверкнули. Она знала, что
в этот момент выглядит восхитительно, даже служанки говорили, придворные
льстили, да и сама она могла оценить, ибо зеркала в ее покоях висели всюду.
