– Нет, мы с ним понимали друг друга. И уже обо всем
переговорили. Еще тогда. Раньше. Ты только сделай там все, как надо. В нужном
месте… ну, в самом конце, они там друг за другом. Этого положишь за Ютиггой,
если там есть каменный гроб этого Ютигги. Если нет, узнай, кто правил Куявией
до Ютигги.
– Сделаю, – сказал Меклен бодро и в то же время
очень серьезно.
Он шагнул к голове Тулея, но наклониться не успел.
Распахнулась дверь, за спинами военачальников раздался пронзительный вскрик.
Они обернулись, Придон успел только увидеть, как Итания пролетела сквозь его
воинов, словно те были из тумана, упала на колени перед головой отца. Все снова
вздрогнули от ее отчаянного крика.
Она схватила голову Тулея, прижала к груди. Из прекрасных
глаз хлынули потоки прозрачных слез. Лицо перекривилось в плаче. Она закричала
жалобно:
– Ты его все-таки нашел и убил!..
Придон опустился на колени рядом с Итанией.
– Прости, – сказал он с глубоким
раскаянием, – но это сделали не артане. Я искал его, чтобы пригласить на
пир. Потом – на свадьбу…
Она вскочила, голова отца оказалась на полу. Глаза ее были
полны бешеной ненависти. Придон встал, перед глазами мелькнула ее белая рука.
Звук пощечины разнесся по всему залу. Военачальники замерли от такой дерзости.
– Врешь! – выкрикнула она.
Она ударила его с такой силой, что Меклен вздрогнул, а
Меривой и Франк вопросительно посмотрели на Придона. У того на щеке
отпечатались тонкие пальцы.
– Итания… – выговорил он сдавленным
голосом, – умоляю… Я не вру, поверь…
– Врешь! Пока был жив Тулей, жива и надежда на
освобождение!.. А ты… ты пустил по его следу всю свою армию! Ты нашел его и
трусливо, подло, вероломно убил тайком…
Меклен вздрогнул и закрыл глаза, когда новая пощечина
хлестко ударила по барабанным перепонкам. Под сводами дворца в страхе захлопали
крыльями и заметались белые голуби.
– Итания… его убили не артане вовсе!
– Ты все врешь! – выкрикнула она. – Ты
страшился Тулея, ибо он был… и оставался великим воином, не тебе чета!.. ты
страшился, что он вернется и отберет у тебя все завоевания!..
– Я не хотел его смерти, – сказал Придон отчаянным
голосом. – Я даже велел тут же казнить тех двух мерзавцев, что это
сделали…
– Врешь!.. А если и убил, то лишь заметая следы!.. Как
я могла, как я могла тебе поверить… Ты подлый, жестокий и вероломный…
Слезы бежали по ее лицу, она рыдала, в глазах была не только
ярость, но и отчаяние, боль, страх, и Придону страстно хотелось выхватить нож и
с размаха вонзить в свое сердце, чтобы все прекратить, прекратить, остановить,
сделать случившееся неслучившимся, но ведь не остановишь и вспять не повернешь,
Тулей в самом деле убит, этого не изменишь, можно только попытаться изменить ее
отношение…
– Итания, поверь…
Она повернулась и, захлебываясь в рыданиях, убежала из зала.
Придон стоял как столб, в груди медленно нарастала тяжесть. Военачальники
потихоньку начали расходиться. Остались только Меклен, Меривой и Франк, но
Придон нетерпеливо мотнул головой:
– Оставьте меня.
Они ушли потихоньку, потом Меклен вернулся и забрал голову
бывшего тцара всей Куявии.
Глава 10
Она по-прежнему не покидала своих покоев, но поймала себя на
том, что прислушивается к болтовне служанок, что причесывали ее и помогали с
одеждой. Они знали все, что делается во дворце и даже в городе, охотно
сплетничали, а она все пропускала мимо ушей… все, кроме упоминаний имени
Придона.
О нем говорили много, говорили охотно. Вспоминали тот путь,
который он проделал от одинокого искателя меча до грозного потрясателя их
земель, пересказывали про удивительный свет, что хлынул из спальни и дивно
озарил весь город, говорили, что сейчас он угрюм и мрачен, ему страшатся
попадаться под руку даже артане.
Ей было больно, но в сердце поднималось нелепое желание,
встать и пойти к нему. Он сам нанес ей рану, он пусть и залечит, ведь он такой
могучий, он просто должен ее защитить, спасти, уберечь… Но это у его ног лежала
голова ее отца!
В дверь постучали, Итания решила, что кто-то из слуг, но
вошел Придон, каким-то образом усвоил это куявский обычай не входить без стука.
Служанка сжалась, руки затряслись, она умоляюще взглянула на Итанию.
– Иди, – сказала Итания ровным голосом, –
взгляни, готово ли на завтра новое платье.
Она выскользнула, как мышка, Итания запахнула рубашку на
груди, выпрямилась. Лицо ее стало бесстрастным. Придон остановился у двери,
почерневший, худой, с ввалившимися глазами. На щеках и подбородке чернела
густая щетина, губы полопались, как от сильнейшего жара.
– Итания, – сказал он негромко, – я всего
лишь зашел поблагодарить тебя…
Она помолчала, его голос звучит хрипло, очень ровно, словно
он держится из последних сил, то ли готовый упасть от изнеможения, то ли вообще
не помнит, во сне он сейчас или наяву.
– Ты своим теплом переломила отношение дворцовой челяди
к нам, артанам. Да и не только во дворце, ибо наших слуг жадно расспрашивают во
всем городе. И та мирная жизнь, что ты видела с башни, это благодаря тебе…
Она слушала молча, не шевельнув бровью. Он взглянул на нее
просительно, она смотрела мимо, сказал негромко:
– Я велел отозвать все отряды, что разыскивали твою
семью. Твоя мачеха пусть не страшится назвать свое имя. Ей стоит только
назваться, она… сможет приказывать.
Она посмотрела в его лицо, но смолчала.
– Теперь, – продолжил он совсем уж не своим
голосом, – если Иргильда захочет… уйти в Вантит… или в Славию… ей ничего
не грозит.
– Да, – сказала она мертвым голосом, – ничего
не грозит в этой огромной стране, где на каждом шагу отряды разбойников,
мародеров, где всяк грабит и убивает… но нет силы, что остановила бы эти бессмысленные
и жестокие убийства мирных людей…
– Ей и ее людям, – ответил он мертвым усталым
голосом, – достаточно назваться любому артанскому патрулю, и они будут под
надежной защитой. Если хотят, их проводят до любой границы. Если хотят,
привезут сюда. Если скажут, оставят на месте.
– Да, – сказала она. – Моего отца тоже…
оставили. Только одну голову привезли. Видимо, артане уже перестали верить на
слово даже артанам.
Он стиснул зубы, боль пронзила его сердце, на лбу выступила
испарина.
– И еще, – выдавил он из перехваченного судорогой
горла, – у твоего отца есть три брата, я сам слышал, как отец Тулея ставил
их ему в пример… Пусть не опасаются за свои жизни. Они могут жить как хотят,
где хотят. Никто не посмеет тронуть их земли, их вещи, их родных.
Она холодно промолчала. Он поклонился, отступил. Он был
измучен, она видела отчетливо, но сейчас в нем странное достоинство, словно уже
понял, ничто его вины не уменьшит, сам не пытался оправдаться, принял вину и
нес, не пытаясь избавиться. Даже поклонился с предельной вежливостью, но
по-артански, не забывая ни на миг, что он – артанин, который кланяется
только богу и женщинам.
