– Да будет покаран!..
– Поднимайся, – сказал Аснерд. – Ты уже не
Придон…
– А кто же?
Аснерд молча повел рукой. Воинский стан за эти дни стал
просто огромным, шатры и шалаши уходили, казалось, за горизонт, но еще больше
костров, возле которых на голой земле спали воины. Сейчас они поднялись и молча
смотрели на него. С ожиданием.
– Ты не Придон, – ответил Аснерд с мрачной
гордостью. – Ты сейчас – Артания. В тебе она сейчас вся. Твое
слово – и она прыгнет в седло. Кивни – и у каждого в руке заблестит
боевой топор. Поверни голову – и земля задрожит под тяжестью конницы…
Заплачут женщины Куявии, закричат осиротевшие дети беров, вспыхнут жарким
пламенем их дома!
Придон поднял голову, слезы все еще сползают по щекам,
блестят мокрые дорожки, но в глазах возник свой жаркий свет, начал разгораться,
швырнул яркий зайчик навстречу солнцу.
– Не знаю, – вырвалось у него, – почему же
мне кажется, что больше теряю, чем обретаю?
Аснерд не понял, переспросил:
– Теряешь, принимая корону тцара?
Зато Вяземайт понял сразу, сказал мягко:
– Да, сейчас ты, певец, принимая тцарскую власть,
опускаешься до простого смертного. Из властелина песен становишься властелином
людей… Однако же, как сказал наш прямой Аснерд, деяния правителей заметнее, а
бывает, что и нужнее. Ты как тцар сейчас нужен Артании даже больше, чем бог,
кем ты был доныне. Мы должны двинуть войска на Куявию, должны! Иначе мы как народ
можем исчезнуть. Это не тебя оскорбили, Придон! Это всю Артанию оскорбили,
унизили, втоптали в грязь, насмеялись!.. Сердца всех артан кипят мщением. Если
не дать гневу дорогу, он сожжет нас внутри, артане превратятся в пустые
оболочки, в просто тела, которым все равно: существует ли честь, достоинство,
верность, любовь…
Аснерд крякнул:
– Честь, достоинство… а любовь при чем? Не она двигает
войсками.
– Поскреби честь, достоинство, – посоветовал
Вяземайт мягко, – что обнаружишь?
Придон выслушал волхва с растущим непониманием. От массы
собравшихся, нахлынувших запахов пота, кожи, степных трав, от резкого свежего
воздуха кровь быстро вскипала, заставляла сердце стучать часто и сильно,
распирая грудную клетку изнутри.
Он воскликнул с болью и яростью:
– Да что ты понимаешь!.. У меня от сердца один пепел,
но любовь… что же тогда меня жжет? И что двигает мною, какая сила двигает моими
руками и ногами, говорит моим голосом? Это медь не я говорю, а та сила… что во
мне или вне меня – не знаю!
Вяземайт в затруднении развел руками. Широкие браслеты,
больше похожие на боевые, чем на волхвьи, блеснули холодным предостерегающим
огнем.
– Прости, тцар. Я сказал, что сказал. Дела любви темны
даже для самой светлой, как и для темной, магии. Могу сказать, что сейчас твоя
любовь не столь… светлая?
Придон с яростным недоумением воззрился на волхва. Тот стоял
против солнца, лицо оставалось темным, только запылали серебряные волосы да
глаза вдруг засветились, как звезды.
– Что ты… Разве любовь может быть светлой или темной?
– Раньше и я думал, – ответил Вяземайт, – что
не может. Да, тцар, я так думал.
Глава 9
Ветер трепал волосы, камень в обруче на лбу горит красным
недобрым огнем войны и пожаров. Конь от избытка сил и молодости встал на дыбы,
ржанул весело и задорно. Верховный волхв, как заметил Аснерд, смотрел вслед
Придону с любовью и тревогой. Если за эти полгода, пока скитался по всей
Артании, терзая свою и чужие души песнями, исхудал, как щепка, то сейчас
стремительно наливается мощной гремящей силой. И без того могучий, все-таки
кровь гиганта Осеннего Ветра, он стал шире в плечах, от него постоянно веет
жаром, словно носит в себе огромное раскаленное сердце, голос стал громче, в
нем нетерпение, ярость и жажда разом высвободить из себя то, что накопилось за
полгода сумеречной жизни.
Аснерд посматривал скачущему молодому тцару вслед, как
смотрит старый, но еще могучий лев вслед львенку. От львенка требуется не так
уж и много: будь сильным, здоровым, могучим, чтобы мог настичь любую дичь, а
противника повергнуть и заставить подчиниться. Это Вяземайт жаждет чего-то
большего…
В небе громадились облака, чистые, пенные, ночью прошел
короткий дождик, трава дружно идет в рост, птицы кричат, зазывают подруг, вьют
гнезда в кустах и прямо в траве, солнце ласково прожаривает плечи, у артан кожа
должна быть потолще, чем у куявов или славов, они – дети солнца!
– Ты заметил, – сказал Аснерд вполголоса, –
он уже не создает песен?
Он сидел на корточках возле костра, на углях пеклась
нарезанная тонкими ломтиками конина. Хотя воеводе могли подавать прямо в шатер,
но он предпочитал сам, нравилось чувствовать себя все еще воином, что спит у
костра, положив под голову седло, а не растолстевшим предводителем. И хотя у
костра уже не спит, но конину ест по-прежнему с удовольствием: мясо сухое, ни
капли жира, что делает мужчину толстым и ленивым.
Вяземайт стоял, заложив руки за спину. Взор его был
устремлен далеко вперед, за горизонт, на челе глубокая задумчивость. Он
поправил с тщательностью человека, привыкшего подбирать точные слова для
заклинаний:
– Не складывает?
– Не создает, – повторил Аснерд. – С того
дня, как начали готовить поход.
Вяземайт сдвинул плечами, серебряные волосы красиво
шелохнулись, в них пробежали искорки, похожие на крохотные звездочки.
– Ну и что? Его песни свое сделали. Теперь свое веское
слово скажут наши топоры. Нет артанина, что не готов после песен Придона
двинуться на Куявию.
Аснерд поморщился, Придон создавал песни вовсе не против
куявов, это народ так толкует, даже не сам народ – народ неглуп, а такие
вот толкователи, как Вяземайт.
– Не знаю, – ответил он в затруднении, – но
мне жаль… И тревожно.
– Чего?
– Чудится, что, оставив песни, Придон что-то потерял…
– Потерял, – согласился Вяземайт легко, – но
еще больше нашел. Не для себя, правда, для Артании! Был он нищим бродягой, что
скитается по дорогам и жалуется на куявскую принцессу, а теперь стал грозным
тцаром. А чтобы утвердиться, любому тцару нужна победоносная война. Особенно
здесь, в Артании.
Аснерд развел руками.
– Я тоже его люблю, – сказал он просто. – И
тревожусь. Ведь еще год назад ему бы в голову не пришло, что мне или тебе можно
что-то приказать, велеть… Мы были для него учителя, наставники! А сейчас?
Вяземайт рассмеялся:
– Верно-верно! Орленок ощутил отросшие крылышки. А горячая
кровь требует схватки. Мы же, на его взгляд, слишком медлительны. Меня что, а
как он велел тебе, старому вояке, поторопиться с катапультами, загрузить их на
телеги? Это уже что-то! Это уже действительно тцар, а не просто лихой удалец со
вскинутым над головой топором!
