В лагере все сразу почувствовали себя еще бодрее, ибо
Долонец был огромен ростом, осанист и с громовым голосом. Длинные седые волосы
ниспадали на плечи, такая же седая борода укрывала грудь, а мудрые все
понимающие глаза смотрели на каждого так, что видели насквозь. С таким
проницательным военачальником победа просто должна была прийти сама собой, он
выглядел олицетворением самой мудрости, войско приветствовало его буйным
ликованием и криками.
В течение дня прибыл Велигор, могущественный властелин
земель Нижних Долин, с ним две тысячи отборных воинов, хорошо вооруженных, с одного
взгляда видно, насколько они громадны ростом, с хищно загнутыми носами. Следом
приехал в сопровождении многочисленной родни Гвидон с двенадцатью братьями, все
как столетние дубы – кряжистые, крепкие, неторопливые, уверенные. С другой
стороны лагеря в то же время въезжал с пышной свитой князь Сулима, владетельный
хозяин земель Родопья, у которого шесть крепостей, восемнадцать городов и пешее
войско в двадцать тысяч человек, прекрасно вооруженных и на великолепных конях.
С такой же торжественностью прибыли Ефанд, Гостол,
Ведора – знатные вельможи и владетельные мужи, с каждым отряд, у кого в
тысячу человек, у кого в полтысячи, но при всей пестроте их одежд и вооружения
это были люди сытые, дородные, уверенные в себе и своих силах.
Куявы не были бы куявами, если бы, завидя такое сборище
народа, сюда сразу же не явились всякого рода торговцы. Первыми прибыли
продавцы вина и всяких лакомств. Веселые и распутные женщины на этот раз
запоздали, начали появляться только на третий день. С того дня воинский стан опоясался
цветными шатрами, начались хмельные песни, повсюду слышались игривые
взвизгивания. Торговцы поставили лотки и торговали по большей части вином, хотя
пользовалось спросом также оружие, доспехи, одежда.
Помимо походных котлов, дымились и отдельные кухни
владетельных особ. Повара щеголяли друг перед другом знанием особо изысканных
блюд, а простонародье гордилось, что их господин даже в походе изволит кушать
на золоте и золотыми ложками, в то время как у знатнейшего, но обедневшего
Ефанда, по слухам, посуда из простого серебра, только сверху позолоченная.
Знатные мужи, горделиво подбоченясь, расхаживали группами по
бескрайнему лагерю, затевали ссоры, хватались за мечи, но их, конечно же,
вовремя разнимали. Все чувствовали себя приподнято, как чувствуют мужчины, у
которых на поясах оружие, а куявы этого ополчения горделиво им обвешались так,
что походили на деревья воинской славы, где на ветках развешивают захваченные у
врага мечи, топоры, кинжалы.
Долонец к вечеру первого же дня по прибытии, отдохнув после
тяжкой дороги в недостаточно мягкой повозке и сытно поужинав, вышел к народу.
Поговорил со своими, те устроились уже неплохо, и пошел по воинскому стану,
всем интересовался, во все мудро и по-отечески вникал, разговаривал с простыми
воинами как с равными, что всем очень льстило.
Его жадно расспрашивали, что он думает про эту войну, он
мягко улыбался, разводил руками:
– Что сказать? Ясно же, что артан побьем, но мы могли
бы побить с меньшей кровью, если бы наш светлый тцар Тулей изволил прислать нам
свое войско, что держит в столице…
Один из его людей угодливо крикнул:
– Для кого держит? Или от кого?
Долонец поморщился, вроде бы не одобряет выпады в адрес
светлого тцара, но ответил все с той же мягкостью:
– Не нам судить дела и поступки Его Величества… Однако
же, правду говоря, судьба сражений решается здесь, а не во дворцах. Вы все,
доблестные ратники, спасете Куявию, заслонив ее собственными сердцами, а самые
отборные воины, самые сильные и лучше всего вооруженные, собранные во дворец со
всех концов Куявии, так и проживут всю жизнь, ни разу не окропив землю ни
своей, ни вражеской кровью!
– Да, – заговорили в толпе, – что за жизнь? В
тепле да неге, разве это воины?
– Да, братья, только мы – защитники…
– А что же нам, не отломится от пирога?
– Конечно, нет, вокруг Тулея столько лизоблюдов!
– Да, братья, это они станут называть себя спасителями,
хотя и носа из дворца не показывали…
– Нет, мы такого безобразья не допустим…
Долонец чувствовал, что взоры с надеждой обращены на него,
он ведь не спрятался от артанской угрозы, вместе с ними на поле брани, чтобы
оросить его своей и чужой кровью, дабы Куявия была навсегда и вовеки.
– Когда вернемся, – пообещал он, – мы
потребуем себе больше вольностей. Не должны истинные защитники пребывать на
задворках!
– Правильно! – закричали сразу несколько дюжих
голосов. – Пора поменяться! Пусть те, дворцовые, отныне несут тут службу,
а мы заслужили мягкие постели во дворце!
Глава 11
Из-за того, что артанское войско двигалось на диво медленно,
перед ними, как бессчетные стада овец, катились толпы беглецов, изнемогая под
тяжестью скарба. И невдомек было, почему конные артане не догоняют, не отнимают
добро, не вяжут, не грабят, не насилуют, ведь не от доброты же внезапной стали
эти дикари такими кроткими?
Артане двигались широким крылом, хотя, конечно, между
отрядами оставались полосы земли, куда не ступало копыто артанского коня.
Помимо пограничных земель, где куявы жили настороженно и богатств не хранили,
уже были захвачены земли дреглян, силчей, бояртов и даже веней. Сейчас тугены и
болотичи увязывали узлы и грузили на телеги, а жители Призеголья и Заречья
потирали руки в предвкушении, что, когда хлынут к ним эти несчастные, можно
будет поднять цены на хлеб и кров.
Правда, беглецов оказалось в несколько раз больше, чем
рассчитывали. В городах и селах, куда артанам, похоже, не добраться, ибо с гор
эти города прикрывают своей страшной мощью башни чародеев, скопилось великое
множество как знатных мужей с семьями, так и простого народа. Только первые
недели горожане ликовали, сбывая втридорога хлеб, сыр, мясо, предоставляя кров,
но очень скоро города и села стали задыхаться от наплыва бежавших от ужасных
артан.
Свободные съестные припасы кончились с ужасающей быстротой,
местные уже не могли дать ни крова, ни корма. В таких переполненных местах
сперва голодали, даже мерли безропотно, это касалось простолюдинов, но то ли
отчаяние виной, то ли слухи о вольных духом артанах, но одни по-прежнему
смиренно мерли от голода, другие начали силой отнимать еду. На них смотрели с
ужасом, но нашлись и подражатели. Эти выживали, вокруг них начинал собираться
народ, глядя со страхом и надеждой. Эти вожаки уже начинали отбирать еду и кров
не только для себя, но и для своих людей.
По дорогам все тянулись исхудавшие переселенцы, но быстро
подкрался общий голод, неизбежный даже в самой богатой стране, когда начинает
лютовать война. По ночам в лесах близ дороги горели костры, где грелись
несчастные, но нередко утром там находили уже только застывших людей. Даже
прямо на дорогах встречались объеденные волками трупы и обглоданные кости
коней. Зверья расплодилось невиданно и как-то враз, чуть ли не в один день.
Волки по численности возросли вообще чрезвычайно, без страха входили ночами в
села, врывались в хлевы, резали скотину. А потом, обнаглев до чрезвычайности,
начали приходить и средь бела дня, скреблись в двери и ломились в закрытые
ставнями окна.
