Колдуны смотрели с ужасом. При последних словах в их глазах
зажглась надежда. Придон рассматривал их с высоты седла, они опустились на
колени и смотрели, задрав головы.
– Я слышал, – сказал Придон, он чувствовал, как
голос дрогнул, заставил себя перевести дух, чтобы звучало все так же властно и
повелевающе, как надлежит из уст сокрушителя Куявии, – что существует
заклятие… чтоб человека из камня вернуть обратно в человека. Кто-то из вас
такое знает?
Колдуны переглянулись, он видел на их лицах непонимание,
страх. Кивнул Вяземайту, тот взмахом руки послал свой десяток удальцов с
веревками в руках. Колдунам быстро набрасывали петли на шею, тащили к деревьям.
Один вдруг закричал:
– Я знаю!.. Я знаю!
Придон нахмурился.
– Говори, – велел он. – Но учти, я пойму,
когда ты врешь.
– Я не вру, – сказал колдун торопливо. – Сам
я не могу, это правда, но мой прошлый учитель знает, как это сделать.
– Где твой учитель?
– Остался в Родстане, – ответил колдун. – Это
было давно… Я считал его слабым магом, ушел в Куябу, там нашел учителей
именитых. Не скоро понял, что у столичных колдунов больше блеска, но мощи
больше у колдунов из малых сел… Если оставишь мне жизнь, я помогу отыскать
своего старого учителя.
Придон обернулся, поискал глазами Щецина.
– Послушай… Это не приказ, а просьба. Выдели своего
старшего для одного дела… Аснерд никогда не скажет, для него Артания –
превыше всего, но я-то помню, что его сын Тур погиб из-за меня. И потом еще
спас меня уже после смерти…
Щецин оторопел, брови взлетели на середину лба.
– Как это?
– Долго рассказывать. Потом как-нибудь… Пошли своего
старшего с этим вот колдунишкой. Надо отыскать его учителя, если тот еще жив, а
потом то ли вызнать у него колдовство, то ли самого отвезти в Черные Пески,
чтобы тот сам расколдовал Тура. Расколдует, я для него не знаю что сделаю. Не
расколдует, я не только его самого, но и весь город сотру с лица земли.
– Но как это сделать? Ведь Родстан…
– …в глубине Куявии. Но колдун может изменить облик
Верена. Или это сделает здесь Вяземайт. А эти пусть останутся здесь, как залог.
Если сумеют Тура вернуть к жизни, выпустим их целыми и невредимыми.
Щецин оглядел молодого колдуна пронизывающим взором.
– Я по его роже вижу, что он сделает. Как только
окажутся на землях, где куявские войска, тут же выдаст моего сына!
Колдун съежился, втянул голову в плечи.
– Он так и сделает, – согласился Придон. – Но
тогда мы выпустим этих его дружков… в другом виде. Отрежем уши, носы, отрубим
руки, выжжем глаза… нет, иначе не отыщут… словом, сделаем так, чтобы они его
разыскали! И тогда он пожалеет о своем предательстве.
Куявские колдуны заволновались, наперебой кричали молодому
колдуну, Придон уловил только угрозы, перехватил понимающий взгляд Вяземайта,
старому волхву подвели коня, Вяземайт вскочил в седло, могучие руки подобрали
повод.
– Спасибо, – произнес Вяземайт, – что
вспомнил о Туре.
– Что значит вспомнил? – прорычал Придон. – Я
о нем не забывал!
* * *
Все, что могло выгореть, выгорело, но каменный город уцелел,
разве что стены стали черными. Да еще оголился: сгорели все деревья, роскошные
сады. Торчали только обугленные пни. По улицам везде зола и серый пепел, то и
дело поднимаются дымки, под конскими копытами хрустят, рассыпаясь, угольки.
Придон оставался в воинском стане, прикидывал с Аснердом,
какими дорогами провести огромное войско под стены Куябы, только под вечер
вскочил в седло, а конь, словно сам любопытствуя, резво помчал его в
захваченный город.
От обгорелых и закопченных стен все еще несло теплом, а
кое-где и жаром. Придон ехал осторожно, стараясь не задевать обугленных
построек. Странно, его мощь сокрушила этот город, а он временами все еще
чувствовал себя самозванцем, присвоившим себе тцарскую булаву и право решать
судьбы народов.
Впереди набросали, почти перегородив улицу, целую гору
роскошных шапок из соболя. С иных даже не успели или поленились срезать
бриллианты. Сейчас драгоценные камни освещали всю кучу дивным светом. Сундуки
из драгоценных пород дерева под стеной в три ряда, на некоторых все еще замки,
и можно только догадываться, что за сокровища там внутри.
Из выбитых окон с хохотом выбрасывали золотые стулья и
лавки, о землю грохались с деревянным стуком, оказывалось, что только обшиты
золотой парчой. Слышно через распахнутые окна, как в домах рубят столы и
роскошные кресла, чтобы пролезли в окна, картины тоже рубили, мелкие
выбрасывали целиком.
Конь прошел с полнейшим равнодушием, наступая на
разрисованные полотна, но перед одним копыто зависло в воздухе, конь постоял
так, глядя на дивное женское лицо, осторожно обошел, так и не решившись
наступить, хотя явно слышал от хозяина, что все женщины – предательницы,
лживые и хитрые, как все куявы…
С грохотом разбивались тяжелые мраморные статуи. Мелкие
нередко падали на груду дорогого платья, уцелевали. Разгорячившиеся воины не
поленились подтащить к окнам и протиснуть через узкие проемы с десяток статуй
древних героев в полных доспехах и вооружении. Одно окно для этой цели
расширили тяжелыми топорами. Статуи падали с тяжелым грозным грохотом Внизу их
поднимали с веселыми воплями, ставили под стенами домов и метали топоры,
стараясь обухами расплющить носы. Когда затупили топоры, кто-то принес молот,
из-за него едва не подрались.
Молодой артанин взял из кучи прекрасный топор, лезвие
покрыто редкой чеканкой, а длинная прямая рукоять вся утыкана множеством
изумрудов. Придон видел, как удалец взмахнул пару раз топориком, поморщился и
швырнул обратно на груду прочих драгоценностей. Придон сурово улыбнулся,
настоящий артанин: не одобрил плохую балансировку, а то, что за один такой
топорик можно купить табун коней в десять тысяч голов, – ему в голову не
приходит, он не куяв, что за один камешек из рукояти такого топора мать родную
продаст.
Сам он невольно засмотрелся на груду бранных доспехов,
застольные тут же – из тончайшего железа, покрытого золотом,
разукрашенного мордами зверей, головами птиц, рылами кабанов и летящими
драконами. Но даже бранные, что из прочнейшего стального листа лучшей закалки,
выкованного по своим рецептам горным народцем, тоже утыканы сапфирами, топазами,
бриллиантами и рубинами, как будто драгоценные камни подбирали не но цвету, а
по размеру: чем крупнее, тем красивее. На этих до-спехах не найти следов
молота, а блещут так, что ослепят пытающегося загородить дорогу: как будто
надевший такие доспехи надевает на себя солнце.
Заметно, что поножи и стальные рукавицы до локтей сперва
пытались сносить в одну кучу, но в сумятице скоро все разладилось, и, помимо
большой кучи, искусно выделанные рукавицы валялись и среди ларцов из серебра и
золота, и среди груд дорогих плащей заморского бархата, где каждая застежка
украшена крупными бриллиантами.
