В центре сада запели трубы, но не воинские мелодии, а
веселые, игривые. Кто-то сразу запел песню, несколько дюжих глоток охотно
подхватили. Кое-где пускались в пляс, некоторые ликовали просто потому, что
впервые за долгое время наелись досыта, а другие радовались обилию диковинных
блюд, о которых будут рассказывать дома после славной победы над дикими
артанами.
Для многих в диковинку казалась даже посуда: медная,
бронзовая и даже из глины, обожженной таким дивным способом, что глина уже не
глина, а что-то вроде темного стекла, блестящего и волшебного на ощупь. В такой
посуде подавали супы, похлебки из рыбы, ячменя, бобов, всевозможных земляных
злаков. В посуде помельче на стол ставили дичь, печеную рыбу, а жареных вепрей
и оленей подавали целиком, их появление воины встречали громкими радостными
криками.
Все это подавалось в холодном виде, а когда пришел черед
горячих мясных блюд, все уже чувствовали себя почти насытившимися, но завопили,
когда четверо могучих слуг поставили на стол исходящего горячим паром жареного
быка. А затем столы заполнили жареными тушами оленей, сайгаков, молодых
баранов, окороками. Ветчина, корейка – уже без разбору, везде в изобилии
широкие плошки с драгоценными пряностями, что любой еде придают жгучий вкус, и
тогда даже самый сытый не может удержаться и не схватить еще кусок или ломоть…
Мало кто из этих наемников видел даже половину таких блюд,
многие впервые столкнулись с пряностями, хохот раздавался то в одном месте, то
в другом, когда какой-нибудь слав зачерпывал горстью красный перец и отправлял
в пасть, а потом с красным лицом и выпученными глазами беспомощно разевал рот и
знаками умолял дать ему воды, пока не превратился в пепел на этом магическом
огне.
Горцы, насытившись первыми, начали шляться по саду и
затевать ссоры. Хвастаться шрамами, рассказывать о победах, а славы, напротив,
ни один не поднялся из-за стола, ели и пили псе, что перед ними ставили, над
блюдами наклонялись так, что могли есть даже без помощи рук, по сторонам
поглядывали молча и зверовато.
Взошла луна на темнеющем небе, по всему саду зажгли факелы,
но еще ярче полыхали костры. Их разожгли просто так, из любви к огню, а на
дрова порубили в первую очередь те дивные деревья, чтобы посмотреть, какие они
внутри.
Воздух был горячий, плотный, напоенный запахами вина, мяса,
рыбы, сыра. На столы подали драгоценную посуду из серебра, многие блюда были
украшены драгоценными камнями. Это уже принесли из дворца Дуная, а вскоре,
помимо десятков бочек вина, присланных Тулеем, появились сотни кувшинов с
драгоценным вином из заморских стран. Даже вдрызг пьяные наемники оценили
прелесть этих вин, заорали восторженно и тут же бросились грабить винные
подвалы Дуная, где вино только самое выдержанное, редкое, дорогое.
Кто-то заорал некстати, что Тулей пожадничал, прислав им
вино в простых бочках, как каким-то бедным поселенцам. А они – доблестные
спасители Куявии, но его никто не поддержал, ибо из подвалов Дуная несли
драгоценные вина, их можно пить вволю, пить не из чаш, а прямо из кувшинов, у Дуная
даже в бочках оказалось вино настольно крепкое и одновременно нежное, что пили
даже угрюмые славы, которые вообще-то к вину раньше выказывали полнейшее
равнодушие.
Ноги в темноте хлюпали по грязи, это земля перемешивалась с
лужами дорогого вина. Сверху падал серебристый свет, над садом застыло и все
время уплотнялось облако тяжелого желтоватого пара, смеси человеческого дыхания
и запахов мяса, рыбы, вина. Пьяные крики, песни, визг женщин – все это не
могло заглушить громкого чавканья славов, что спокойно и неспешно пожирали все,
что появлялось на столах. Кое-где в воздух взлетали табуретки, словно в корчме,
раздавались вопли, а потом большая толпа повалила наконец в сторону застывшего
в ужасе дворца.
Горцы вызывали всех на спор, кто метнет нож точнее, предлагали
бороться на руках, но все разом умолкли, когда в их сторону от стола изволил
повернуться один из славов. Состязались, кто больше выпьет, кто поднимет в
зубах барана, кто сумеет разгрызть толстую кость. Полураздетых пьяных женщин
передавали из рук в руки, из дворца привели еще нескольких человек, мужчин
заставили прыгать и плясать, а женщин с хохотом лапали, задирали им подолы.
Кто-то визжал всерьез, кто-то притворно, некоторые принимали все молча, как
неизбежное. В саду, от которого осталась едва ли половина деревьев, царило
дикарское бездумное веселье. Чуйники с разукрашенными цветной глиной телами
начали плясать с жуткими гримасами, изображая диких артан, часть из них
показывали в танце, как они будут повергать этих степных дикарей.
Среди пирующих бродил веселый Булат, обнимался, плясал,
охотно смеялся шуткам, ко всем прислушивался, присматривался, а когда веселье
начало не то чтобы стихать, но в нем появилось что-то нарочитое, он вскочил на
стол, прокричал звонким веселым голосом:
– Воины!.. Герои!.. Сейчас нас кормят и поят, но кормят
и поят даже скот, не так ли?.. Зато их разряженные, как спесивые петухи,
дворцовые солдаты пьют из золотых чаш и едят со скатертей из драгоценной
заморской паволоки. Разве они проливали кровь за Куявию? Нет, ее проливали и
снова прольем мы, которые завтра уйдем в бой. В бой, из которого не всем
суждено вернуться!.. И что же? Дворцовая охрана, что не прищемила себе даже
пальчик во благо своей страны, будет пить из золотых чаш, когда наши кости
будут тлеть в этой земле?
Его слушали с восторгом, он сумел зажечь, а сейчас сотни
голосов заорали дико и грозно:
– Чаши!..
– Золотые чаши!..
– Пусть принесут золотые чаши, иначе мы здесь разнесем
все!
Наиболее нетерпеливые ринулись к воротам, там ожидала толпа
слуг. В их обязанности было доставлять необходимое для пира из дворца Тулея,
если вдруг такое не отыщется во владениях Дуная. Булат сразу прокричал громко,
что если им на пир не доставят золотую посуду, из которой должны пить герои, а
не лизоблюды во дворце, то они сами придут и возьмут.
Он был пьян, но все же понимал, что дворцовая армия, пусть и
сильно поредевшая, в состоянии разгромить пьяный сброд, в который превратились
могучие и дерзкие отряды наемников. Правда, Тулей этого не станет делать, ведь
он старается их использовать против артан, потому…
Он видел по глазам слуг, среди которых были люди и очень
высокого ранга, что чаша весов заколебалась. Он уже ожидал, что последует
отказ, и сам готовился с пьяным смехом отступить, но старший из слуг сказал
осторожно, что, конечно же, они герои и должны пить и есть из достойной их
посуды, но сейчас ночь, а эта посуда хранится в особой комнате, что запирается
на ключ. А сам ключ хранится у главного распорядителя пиров.
– Так возьмите у него! – вскричал осмелевший
Булат. Толпа, что явилась вслед за ним, поддержала свирепым ревом. – Или
вам помочь?
В толпе раздались веселые вопли:
– Мы поможем!
– Мы так поможем!
– Мы всегда с удовольствием… Слуга ответил еще
осторожнее:
