– Черево, главный распорядитель пиров, очень важный
человек и очень близок к Его Величеству… Никто не осмелится разбудить его
ночью. Он страшен в гневе!
Булат прокричал громко:
– А мы, по-твоему, овечки?
Толпа, к которой он и обращался косвенно, заорала,
засвистела, заулюлюкала дикими голосами.
– Мы – овечки!
– Божьи коровки!
– Ягненочки!..
– Мы те зайчики, что придем и всех…
Очень не скоро показались роскошнейшие носилки. Их
сопровождали тридцать закованных с головы до ног лучших воинов из дворцовой
охраны. Все сидели на огромных конях, сами огромные и страшные, и в ожидающей
появления Черева толпе ненадолго воцарилось почтительное молчание. В дворцовую
охрану отбирают сильнейших, у них лучшие доспехи, и каждый из этой стражи легко
справится с десятком простых воинов.
Носилки несли четверо хорошо сложенных рабов. Все обнажены
до пояса, но на запястьях и предплечьях широкие золотые браслеты, широкие
шаровары из дорогого шелка, а на головах пышные красные шапки.
Носилки остановились перед воротами в сад, Булат напрасно
зазывал вовнутрь, носилки опустились на землю. Занавески раздвинулись, оттуда
медленно поднялся грузный Черево, главный распорядитель пиров. Он посмотрел на
Булата и пьяную толпу холодно, с настоящим величием повелителя.
– У вас есть все, – сказал он с нажимом, – но
теперь вы, похоже, захотели еще и неприятностей?
Толпа струхнула, голос распорядителя звучал с той
властностью, что подчиняет огромные массы и заставляет их двигаться бездумно
туда, куда укажут. Булат тоже струхнул, но хмель кружил голову, иногда ему
казалось, что он находится на корабле в открытом море, он подбоченился и
заорал:
– Нам не нужно чужое!.. Но мы проливали кровь за
Куявию! Где золотые чаши, из которых должны были пить только пролившие кровь за
страну?
Толпа глухо зароптала. Там еще прятались друг за друга от
пронизывающего взора Черева, но всяк вспомнил, что первоначально чаши
предназначались только для тех, кто не только выказал себя в боях за страну, но
и был ранен, пролил кровь. Однако очень скоро все чаши оказались во дворце, где
из них пьют дворцовые лизоблюды и эти вот, закованные в железо, могучие и
свирепые, но все-таки не воевавшие с врагами страны, а если и убивавшие, то
только внутри дворца, своих же куявов.
Черево сказал с той же властностью:
– Возвращайтесь к столам! У вас есть все. Если
недостаточно вина – вам его пришлют. Однако могу подсказать, что в
подвалах дворца Дуная есть много чего. А в его тайных комнатах еще немало
сокровищ, которые вам вполне бы пригодились…
Толпа взревела громче. Булат заколебался, Черево явно
старается перевести их стрелы на другую мишень, но в самом деле проще громить и
грабить дворец, оставшийся без хозяина, чем пытаться выжать что-то из Черева,
за которым стоит сам грозный Тулей.
– Хорошо, – сказал он зловеще, – мы отыщем
себе кое-что в хозяйстве Дуная. Но мы запомним, что нам отказали в праве пить
из чаш героев. И мы это будем помнить завтра, когда придет пора выступать в
поход на врага… Не знаю, но мне кажется, что не все… да-да, не все пойдут
защищать страну, что так поступает с ними!
Он уже повернулся, сделал пару шагов в глубь сада, толпа
перед ним расступалась, как вдруг сзади раздался голос:
– Не спеши так…
Голос настолько был не похож на крепкий и тугой, как ядро
лесного ореха, голос распорядителя пиров, что Булат повернулся, как будто его
пнули. Черево смотрел на него все так же, вроде бы хмуро и неприветливо, но
теперь в его лице и в глазах Булат уловил страх и растерянность. В этот момент
Булат ухватил истину, которую Черево безуспешно пытался скрыть: Тулей и его
знатные куявы отчаянно нуждаются в наемных войсках! И они готовы идти на
всяческие уступки, только бы удержать их в узде и бросить навстречу наступающим
артанам.
– Ну, – сказал он резко, сразу преисполнившись
гордости, – говори, я не буду ждать долго!
Толпа застыла, еще не уловила, что ситуация резко
изменилась. Черево обронил неохотно:
– Вам принесут золотые чаши.
В толпе пронесся вздох, но, прежде чем там радостно
заревели, Булат вскинул руку.
– От нас пойдут десять человек, – заявил он
властно. – Помогут нести и… проследят, чтобы там ни одной не осталось.
Черево изменился в лице.
– Но хранилище во дворце!
– Ну и что?
– Туда запрещен вход…
– Нам?
– Всем…
Булат сказал твердо:
– Не в этом случае! Я сейчас отберу людей… а то и сам с
ними пойду. А вы, ребята, возвращайтесь, передайте всем, что мы отправились за
обещанными чашами. Если с нами что случится… если не вернемся, то вы знаете,
что делать!
Толпа радостно заревела, на Булата смотрели влюбленными
глазами, как на признанного вождя. Черево стискивал челюсти. Ничего не
поделаешь, надо смирять гордость. Пусть пьют из золотых чаш. Пусть даже унесут
их все с собой, во дворце золота в тысячу раз больше, чтобы сделать сто тысяч
таких чаш. Главное, чтобы они выступили против артан. Даже если разобьют артан,
вряд ли их выживет столько, что смогут быть угрозой. Если же артане их перетрут
в песок, то артан останется столько, что будут легкой добычей для сохранившихся
отборных войск Куябы.
– Возвращайтесь в сад, – велел Булат. – И все
расскажите! А сейчас я отберу свой отряд…
На него смотрели преданно и влюбленно. Он тыкал пальцем, сам
еще не отдавая отчета, почему берет то самого рослого и здоровенного, то
низкорослого, но сам с собой не спорил, а когда собрал отряд, в нем было
шестнадцать человек. Черево скривился, но смолчал.
Глава 2
Небо на востоке окрасилось в слабый пурпур. В саду, который
перестал быть садом, среди обломков деревьев, среди черных пятен на месте
костров все еще стояли длинные столы. Большинство гуляк уже в лужах вина, среди
объедков, но самые стойкие сидели за столами, пили, ели, возле них на земле
белели черепки разбитых драгоценных ваз, объевшиеся мясом собаки спали вместе с
людьми.
Один из воинов в полном боевом наряде пытался танцевать на
столе, ноги запутались в дорогой скатерти, уже залитой вином, соусами, он с
грохотом повалился на спящих и больше не двигался. Под ним медленно расплылась
лужа крови, что смешалась с красным вином.
На столе, блестела одинокая золотая чаша, все остальные
наемники, хоть и перепились, все же поразбирали по мешкам. Булат чаш не брал,
наоборот – всячески подчеркивал, что все только для войска, себе ни
монеты, ходил по лагерю, со всеми пил, не пьянел, зорко присматривался,
прислушивался, а сам все ближе подбирался к западной части лагеря.
