– Ваше Величество! Достаточно и того, если он еще жив.
Думаю, вам лучше узнать всю страшную правду. Пока без Дуная. И решить, что
делать. Ибо Куявия попала в страшную ловушку.
Тулей проворчал:
– Как будто она и без Дуная в счастье купается! Стража,
узнайте, успел ли мой быстрый Щажард остановить казнь. И ждите там. Вместе с
ним, Дунаем.
Щажард бросил вдогонку:
– Если его казнили, сразу же скажите.
– Да-да, – сказал Барвник торопливо, – тогда
нам придется искать что-то другое… хотя ума не приложу! Везде только гибель
Куявии.
Стражи исчезли за дверью, слышен был топот тяжелых сапог.
Барвник заговорил раньше, чем Тулей вперил в него налитые кровью глаза:
– Если Дунай погибнет от топора палача, то этот же
топор перерубит и ту непрочную нить, на которой висит вся Куявия. Странным
образом жизнь Дуная оказалась связана с судьбой нашей огромной страны. Раньше
он был просто Дунай, здоровый тупой бык… это я уже говорил, а теперь он как бы
часть души Куявии. Да, Ваше Величество, даже у Куявии есть душа, не только у
Артании! Он своим поступком поднялся на тот… на те… в общем, жизнь и смерть
таких людей влияет на судьбы стран.
Тулей прорычал злобно:
– Каких?
– Таких, – ответил Барвник тихо, но в голосе
старого мага звучала непривычная твердость. – Ваше Величество, не только
тцары поворачивают страны, ведут их к жизни или к смерти.
Тулей погрузился в молчание, лицо дергалось, не то
завидовал, не то ревновал, а то и просто пытался понять умные речи, а Щажард
сказал неожиданно:
– Ты говоришь туманно, как все вы, чародеи, но,
кажется, я понимаю.
– Я – нет, – отрезал Тулей. Барвник виновато
съежился, Тулей поморщился, кивнул. – Но ты говори, говори. Перед вами я
могу показывать свою дурость, верно?
– Верно, – ответил Барвник со вздохом
облегчения. – Верно, Ваше Величество. Только полный дурак никогда не
признается в своей дурости! А вы, Ваше Величество, не совсем уж и полный… Хотя,
конечно… Словом, иногда люди к величию идут очень долго, вот как вы, Ваше
Величество, идете и идете, идете и идете, идете и идете… когда-нибудь, лет
через триста, гм… а некоторым удается вот так сразу! Через поступок. И не
угадать, какой нужен поступок, иначе бы все стали великими людьми,
подвижниками, героями. Над Дунаем смеялись, всю его скорбную дорогу забрасывали
лошадиным пометом, огрызками, но все же он как-то задел что-то в куявах…
– Как-то, что-то, – прорычал Тулей. – Ладно,
не объясняй. Сам не сумеешь, да и я не пойму…
В дверь просунулась голова стража, Тулей кивнул, страж
сказал подобострастно:
– Дунай жив. Там что-то замешкались было. То не могли
топор найти, то тупой оказался… Пока наточили, пока то да се, а когда уже палач
замахнулся, то сверху вон остановили.
Тулей перевел дыхание, распустил стянутые судорогой мышцы,
но тут же нахмурился, прорычал:
– Топор не могли найти! Сволочи, все оттягивали, своего
командира спасали… Ладно, иди. Это хорошо, что он жив. Но в следующий раз чтоб
приказы исполнялись сразу!
Страж исчез, Щажард вылез из кресла, пошел следом. Все молча
смотрели, как он выглянул, что-то сказал невидимым стражам и, возможно, Дунаю,
плотнее прикрыл двери. Барвник сказал убитым голосом:
– Хуже всего то, что Куявии и так плохо, и так паршиво.
Если Дуная сейчас не казнить… и вообще не трогать, то Куявия все равно падет.
Но не сразу, а в течение года.
Тулей хмурился, крепкие пальцы постукивали по блестящей
поверхности стола. Щажард с кряхтением опустился в кресло, голова ушла в плечи,
оттуда сказал просительно:
– Давай, Барвник, думай! Не может быть, чтобы ты что-то
не придумал.
– Придумывать, – ответил Барвник, – ваше
дело. Я смотрел так и эдак… У Куявии есть шанс на спасение только в одном
случае. Но он настолько мал…
– Говори!
– …и ничтожен, – закончил Барвник. – Хуже
того, невероятен.
– Ну-ну!
Барвник повернулся к Тулею, глаза стали умоляющими, как у
виноватой собаки.
– Ваше Величество, для этого надо, чтобы сошлись разные
невероятности. Дунай должен драться с Придоном… лично. В двобое. Придон должен
его убить. Сам, без чьей-либо помощи. И только тогда у Куявии есть шанс на
спасение. Да и то не сразу.
Щажард посмотрел в потемневшее лицо Тулея, вздохнул. Барвник
развел руками. Щажард сказал невесело:
– Ты прав. Сейчас никто не заставит Дуная драться с
Придоном. И ничто.
Тулей прорычал утомленно:
– Даже если я верну ему все? Снова станет бером,
получит обратно дворец, войско…
– Ваше Величество, – сказал Щажард с
укором. – Разве не видно, что у него сейчас намного больше?
Тулей умолк, будто ткнули в живот кулаком. Помолчал, вяло
шевельнул рукой.
– Зовите. Только объясняйте ему сами. Я на эту сволочь
смотреть не могу.
Щажард властно хлопнул в ладоши. Заглянул слуга, поймал
взгляд Щажарда, исчез, за дверью прозвучали тяжелые шаги.
Тулей вздрогнул, в проем вдвинулся этот человек с огромной
колодкой на шее, звякающий массивными цепями, со стертыми в кровь ногами. Снова
покои наполнил тяжелый запах немытого тела, разом истребил слабые ароматы
душистых масел, притираний, нежных цветов.
Двое стражей придерживали его сзади за скованные руки. Тулей
смотрел на Дуная с брезгливым удивлением. Запахи пота и нечистот словно
пригасили светильники и затемнили яркие краски ковров на полу и стенах, узник
выглядел диким, изнуренным, бессловесным животным.
Барвник вопросительно взглянул на Тулея.
– Скажете сами, Ваше Величество?
Тулей поджал губы.
– Говори ты, – сказал он с неприязнью. – Я не
унижусь, чтобы разговаривать с животным.
Барвник кивнул, торопливо подошел к Дунаю. Тот по-прежнему
смотрел, согнувшись, в пол. Барвник безуспешно пытался заглянуть ему в лицо.
– Дунай, – сказал он, голос дрогнул, – Дунай…
Я смотрел в грядущее. Тебе там отведена немалая роль!
Дунай молчал, смотрел в пол. После паузы раздался голос
Тулея:
– Барвник, скажи этому животному, что ему будут
возвращены его земли, дворец и… все остальное.
Барвник сказал быстрым виноватым голосом, словно спешил загладить
нелепые и глупые слова повелителя:
– Но тебе снова предстоит поединок… с Придоном!
Дунай не двигался, хотя Барвник ощутил, как по телу богатыря
прошла волна жара. Однако он все так же смотрел в пол, тяжелые цепи свисали,
как толстые виноградные лозы. Тулей разочарованно хмыкнул, отвернулся. Щажард,
дотоле молчавший, сказал осторожно:
