– Барвник, ты взваливаешь на него непосильную задачу.
Придон легко побил его в тот раз. Побьет и сейчас. К тому же Дунай ослаб еще
больше.
Дунай некоторое время не двигался, затем его спина начала
выпрямляться. Мышцы вздулись, шея напряглась, покраснела.
Затрещало крепкое дерево, со скрипом полезли из гнезд
стальные штыри. Обе половинки разлетелись, как сухие щепки. Дунай выпрямился,
перевел дыхание.
Тулей смотрел со страхом, богатырь был страшен. Дунай напряг
плечи, подал их вперед. Звонко лязгнуло, цепи разлетелись крупными кольцами.
Дунай свел руки, кисти плотно охватывают широкие браслеты из металла. Он
наклонился, пальцы ухватили цепь, сковывающую ноги. Бугры на спине вздулись,
застыли, спина стала вдвое шире. Звонко и. жалобно звякнула цепь.
Он почти равнодушно отшвырнул остатки тяжелой цепи к трону.
Грохнуло, звякнуло, пышный ковер задымился, Щажард торопливо затоптал огонек,
сам он смотрел на узника восторженными глазами.
– Этого… – сказал он потрясение, – никто и
никогда… Даже Придон не смог бы так… Но – почему?
Барвник сказал нервно:
– Дунай приблизился к богам, вот и наделили своей
мощью. Или не они, а тот… кто наделил мощью богов.
Дунай распрямился, лицо оставалось спокойным, отрешенным. Но
в лице был свет, это был прежний и уже не прежний Дунай, каким его знали.
– Меня никто не побьет, – ответил он ровным
голосом. – Теперь уже никто.
– Я… – прошептал Барвник, – верю… Но это и
есть гибель для Куявии.
Дунай сказал ровным голосом:
– Говори, или я уйду.
Глава 4
Красный дракон неторопливо плыл с уверенностью бога войны.
Пурпурная броня блестела под оранжевыми лучами солнца, пасть слегка
распахнулась, сверкали острые зубы, а выпуклые глаза с ленивым любопытством смотрели
вниз на крохотных людей.
Крок трижды выстрелил из своего страшного лука. Стрелы, что
пробивали любого воина в доспехах насквозь, звякнули, будто ударились о глыбы
металла. Крок снова выстрелил с такой силой, что стрела от удара расщепилась на
тонкие лучинки, белыми обломками брызнула как искорки во все стороны.
– Меривой! – зазвучали голоса. – Меривой!
– Позовите Меривоя!
– Или Франка!
– Да где Меривой, там и Франк…
– Ничего подобного, Меривой у пленницы, Франка туда не
пустит…
Из шатра вышел встревоженный Вяземайт, быстро зыркнул на
небо. По длинным серебряным волосам пробежала волна света, он проследил
взглядом за драконом, кулаки сжались.
– Всем на землю, – сказал он ясным и каким-то
страшным голосом. – Закрыть глаза!
Выбежал и Придон, огляделся и, чтобы подать пример, бросился
на землю, как и другие. Глаза, правда, не закрыл, дракон что-то почуял, крылья
ударили по воздуху чаще и сильнее, он устремился вперед, подобно раскаленному в
огне наконечнику исполинской стрелы. Люди вскрикивали, накрывались щитами,
прятали головы, многие, как и Придон, украдкой посматривали на дракона.
Вяземайт начал выкрикивать заклятие. Дракон несся все
быстрее, на растопыренных крыльях и на гребне вспыхнули огоньки. Их срывало
ветром, но они распространились быстро, и дракон летел уже объятый пламенем.
Устрашенный Придон думал, что дракону огонь нипочем, однако с неба донесся
страшный крик. Весь дракон превратился в шар огня, следом тянулся длинный хвост
пламени.
Горящий, ослепленный дракон пролетел над их головами, Придон
видел, как огненный шар ударился в зеленую траву. Земля дрогнула и закачалась,
в спину толкнула волна сухого горячего воздуха. На месте падения дракона
взметнулись огонь, черный дым, оттуда сильно запахло горелым мясом. Придон рассмотрел
сквозь прорехи в столбе дыма широкую яму с обугленными краями, а со дна
торчали, сгорая, толстые кости.
– Здорово, – выдохнул он. – Вяземайт… я даже
не думал, что ты можешь такое!
Вяземайт морщился, сцепил пальцы рук, хрустел суставами.
Глаза оставались темными.
– Это не так уж и трудно, – процедил он сквозь
зубы. – Но только…
– Что, Вяземайт?
– Я не смогу быть разом во всех концах Куявии. А наши
войска сейчас везде.
Придон спросил торопливо:
– А другие не могут?
– Нет.
– А как-то научить…
Вяземайт поморщился:
– Придон, не говори глупостей. Ты сможешь быстро
обучить хотя бы с десяток молодых парней, чтобы сражались как ты?..
Придон вздохнул:
– Ладно, я понял. Жаль, конечно. Правда, есть еще
Меривой и Франк. Да и Крок мечет стрелы как никто. Надеюсь, Верен сумеет
отвести колдуна к Туру…
Вяземайт сказал сочувствующе:
– Верь. Все получится!.. Пойдем посмотрим, вдруг да от
дракона что-то осталось. Жареная драконья печень – это чудо! Не
пробовал?.. Много потерял. Но сегодня, чую, многие полакомятся снова. Ведь от
того Зайчика, на котором летала Яська, остались только панцирь да кости…
– Кстати, что с нею делать?
Вяземайт пожал плечами:
– Я бы вернул ее куявам. Все-таки, если бы не она…
Придон подумал, кивнул:
– Ладно. А сопровождать отправлю Меривоя. Похоже, она
ему доверяет.
* * *
У шатра двое вартовых заулыбались при его приближении. Он
нахмурился, спросил отрывисто, надеясь, что голос прозвучит сурово и что в нем
не проскользнет жалкая нотка надежды:
– Пленница здесь?
Шестак сказал, оскалив зубы:
– Видишь же, сторожим.
– Чтоб ни сюда, – добавил Огнивец, – ни
отсюда.
Меривой откинул полог, его не останавливали, сделал шаг и
замер с бешено колотящимся сердцем. Женщина стояла к нему спиной, достаточно
высокая, в своих коротких кожаных штанах, странных даже для мужчины, ибо
заканчивались намного выше колен, что было бы крайним бесстыдством для артанки,
непристойностью для куявки, но у этой выглядело естественно, ибо ноги покрыты
сильным загаром, а это как одежда, кожа в царапинах, старых ссадинах с
коричневыми корочками запекшейся крови, а где и с блестящими шрамиками, что
вскоре исчезнут, это ноги женщины, что умеет прыгать, падать на землю и на
камни, кувыркаться через голову, не заботясь о царапинах, ибо она сильная,
здоровая, полна сил и жизни, она может не заботиться о своей внешности, не
лелеять, ибо сейчас все с легкостью зарастает на ее теле, а когда придет пора…
Взгляд его поймал узкую полоску белейшей кожи, что на миг
показалась и пропала под краем истрепанной кожи штанов. Сердце остановилось, он
ощутил, что в этот миг для него произошло самое важное, что может произойти с
человеком, и что мир отныне станет другим, и что женщина из другой, недоступной
ему жизни станет, уже стала для него той тоской, что никогда не покинет его
мохнатую душу. Эта женщина чиста и нежна, но это увидел только он, Меривой, и
отныне ему страдать от ее недоступности, мечтать о ней, рычать в тоске и горе,
бросаться на землю и бить кулаками в бессилии.
