Он сказал:
— Как всегда, Жабон.
— Ага, — сказал татуированный громила за стойкой и взял бутылку рома и коробок спичек.
— Я это ненавижу, — сообщил Палубный Малк. Он и в самом деле ненавидел, хотя не знал, что «это».
— Чего ненавидишь? — сказал Жабон.
— Это, — сказал Палубный Малк. — Всё. Ненавижу всё, что есть.
— Я тоже, — сказал Жабон, наливая ром. В своей профессиональной деятельности он руководствовался железным правилом: посетитель должен быть доволен (в случае Палубного Малка это означало — недоволен).
— Народу маловато, — заметил Палубный Малк.
— Четверо в сознании, — сказал Жабон и зажег спичку. — Восемнадцать без сознания.
— Я люблю драться, — сообщил Палубный Малк, принимая пол-литровую кружку и с жадностью заглатывая горящий ром.
— Хур-хур, — произнес чей-то голос.
Палубный Малк обернулся. Человек был примерно такого же роста, как и он. А еще у него была как будто ручка на затылке.
— Ты чо смеешься? — спросил Палубный Малк.
— Хур-хур, — сказал Большой Багаж (потому что это был он).
Палубный Малк сжал кулак размером с хороший булыжник и размахнулся. Когда кулак был на полпути к цели, в подбородок Малка врезалось что-то вроде авиалайнера. На самом деле это был кулак Большого Багажа. Мир погрузился во тьму.
— Эй! — сказал Жабон. — Ты чо делаешь?
— Хур-хур, — сказал Большой Багаж, который, натурально, обшаривал карманы Палубного Малка в поисках документов.
— В «Снулой рыбе» принято, чтобы грабитель брал только банкноты, а мелочь шла бармену. Типа, чаевые. Бармен — это я.
Большой Багаж оставил его слова без внимания. Он выпрямился и пошел, переступая через тела, к двери. Затем его поглотила ночь.
— Ну и манеры! — хмыкнул Жабон. Он снова поджег потухший было ром Палубного Малка и одним глотком допил кружку.
* * *
Найджел Тип, старший механик, и Алан Топ, второй механик, сидели за столиком белого, ярко освещенного ресторана. Они заказали спагетти с белыми трюфелями и цыплячьей грудкой. Всё нечистое огорчало Найджела Типа и Алана Топа. Сегодня они пообедали на кожухе двигателя номер два «Большого Куша». С точки зрения гигиены это было вполне приемлемо.
Сейчас, дожидаясь, когда им подадут ужин, они разглядывали безупречные мыски своих ботинок. Конечно, они начистили ботинки сами. То есть сначала они наложили толстый слой черной ваксы, потом расплавили его накаленной докрасна ложкой, затем разгладили ваксу обломком китового уса (синего кита, не серого, ни в коем случае не серого!). После этого они тщательно отполировали каждый ботинок, сначала твердой щеткой, затем полутвердой, затем полумягкой, затем мягкой — каждой по десять минут, а в заключение довели ботинки до блеска бархотками трех видов. Времени, конечно, требует. Но, как они всегда говорили, если работа стоит того, чтобы ее сделать, ее стоит сделать как следует…
На зеркальных мысках ботинок Найджела Типа и Алана Топа появились отражения двух лиц. Одно было маленькое и чумазое, а голова явно нуждалась в стрижке. Другое было большое, грушевидное и слегка сумасшедшее.
— Кхе-кхе, — сказало чумазое лицо.
Найджел Тип и Алан Топ подняли глаза.
— Топрый фечер, — сказало сумасшедшее лицо.
Белый китель сумасшедшего был засален, а два ряда медалей на левой стороне груди позеленели от окиси.
Отвернувшись от этого безобразного зрелища, Алан Топ заметил, что зубья его вилки отклонились от правильного положения на три четверти миллиметра. Он выхватил из кармана микрометр, проверил и перепроверил отклонение, а потом привел столовый прибор в порядок.
— Хороший вечерок, — сказал чумазый.
Очень чумазый, с разводным ключом за левым ухом. Отнюдь не чистым левым ухом, заметил Найджел Тип.
И потом, если уж там нужен ключ, то ни в коем случае не разводной, потому что разводные, как известно, сминают углы гаек. Там должен быть торцовый ключ. А если уж совсем по-хорошему, то набор ключей, метрических и дюймовых, чтобы брали любую гайку. Но если набор за левым ухом, то нужно и за правым — для равновесия. Перед Найджелом Типом возникла мысленная картина: маленький чумазый механик с большим наборами ключей по обе стороны головы. Уши не выдержали бы такой нагрузки…
В голове у Найджела Типа началось медленное и тошнотворное кружение.
— И, — сказал тот, что с грушевидной головой, — Королефский Михаэль тоже хочет сказать топрый фечер.
С этими словами он запустил руку под грязный китель и вытащил оттуда что-то вроде плюшевого мишки. — Топрый фечер! — закричал ненормальный и захлопал передними медвежьими лапами. — Фы можете его поцелофать. Поцелуйте его! — он подсунул медведя к чудесно отмытым лицам механиков Типа и Топа. Механики уставились на морду медведя, испачканную слюнями, пропахшую грязным постельным бельем и машинным маслом. На медвежьем носу кто-то написал фломастером: Я ЛЮПЛЮ ЕГО Я ЛЮПЛЮ ЕГО Я ЛЮПЛЮ ЕГО. Ничего отвратительнее механики в жизни своей не видели, не нюхали и, как выяснилось, не пробовали на вкус. Мир крутанулся еще один раз, потемнел, съежился и погас.
— Так, — сказал Кассиан, опускаясь на корточки возле бесчувственных механиков и деловито обшаривая их карманы. — Это оказалось проще, чем я думал…
* * *
Каютный юнга Орлан Дурк по кличке «Шкет» любил сходить на берег. Этот маленький надоеда был гораздо старше, чем выглядел, но обожал скейтборд. На «Большом Куше» катание на скейтборде не одобрялось. Мистер Бурбонски, может, и был триллионером, но отлично знал, от чего изнашиваются ковры. Поэтому, сойдя на берег, каютный юнга «Шкет» Дурк отводил душу, катаясь по подземной автостоянке.
Когда Дурк с грохотом скатился со сходни «Большого Куша» и, следуя указателям на парковку, помчался вперед, он почувствовал, что рядом с ним едет кто-то еще. Он оглянулся и увидел очень маленького человека, тоже на доске. Снизу к доске была привинчена пара роликовых коньков. Жалкое подобие скейтборда, снисходительно подумал Дурк.
— Наперегонки! — крикнул маленький человек, весь покрытый татуировками и совершенно беззубый. Ехал он на одной ноге.
— Давай! — сказал Дурк, красиво балансируя руками, чтобы произвести впечатление на Шнифера Брякнулла (потому что это был Шнифер).
Читатель, я не в силах описать шикарные маневры, совершаемые этими маленькими отважными людьми. Достаточно сказать, что на этой, очень большой многоэтажной парковке, не было такой поверхности, где бы не оставили свой след их черные колеса. Включая потолки. Примерно через час, когда они оказались на самом верхнем этаже, Шнифер крикнул:
— Давай! Последний раз, на нижний этаж, кто быстрее!
И устремился по спиральному спуску.
