Огромная неловкая рука вышибла жестянку из руки Примулы, огромная неуклюжая нога вдавила ее в слякоть.
— Упс, — сказала передовая Няня.
— Упс, — согласилась Маргаритка.
— Что вы тут делаете? — спросила Няня.
— Пришли навестить нашего приятеля, то есть коллегу, Няню Петронеллу, — сказала Примула.
— Чтобы немного подвергнуть ее пыткам, — поспешно добавила Маргаритка.
— Очень мило с вашей стороны, — сказала Няня. — Пароль?
— Эники-беники.
На секунду воцарилось гробовое молчание.
— Пароль меняется в десять тридцать, — ласково сказала передовая Няня. — А сейчас без четверти одиннадцать.
Над Примулой и Маргариткой склонились громадные головы.
— Озорницы, озорницы, — сказали головы.
Маргаритка посмотрела на свои часы.
— А на моих двадцать минут одинна…
Огромные руки схватили сестер и закинули в камеру к Питу. Дверь с грохотом захлопнулась.
— Бай-бай, — прорычал в зарешеченное окошко хриплый голос. — Завтра, я полагаю, вам зададут кое-какие вопросы. Много вопросов.
— Тяжелых, — пообещал другой голос.
Щелкнули замки, лязгнули засовы. Загремели цепи.
Заскрипели, удаляясь, тяжелые башмаки. И — полная, беспросветная темнота, как у коровы в желудке, только намного холоднее.
— И вам того же, — бросила им вслед Маргаритка.
Стало тихо. Маргаритке взгрустнулось. Ни Старшого на горизонте, ни папы Крошки… Да и самого горизонта не видать — в глубокой подземной темнице, с дыркой в полу вместо уборной, под охраной противных людишек, которые завтра будут задавать ей, Маргаритке, тяжелые вопросы. Но Маргаритка тут же постаралась найти в этом светлую сторону — хоть и непросто найти таковую в глухом мраке камеры.
— Да нет! — бодро сказала она. — Должен же быть выход!
— Дверь, — согласился Пит Фраер. — Но она заперта.
Маргаритка принялась шарить по стенам. Они были сложены из массивных камней, плотно пригнанных друг к другу. Пол, кажется, бетонный, покрыт противной слякотью. Потолок тоже из камня, сводчатый…
— Да, — сказала она, немного суетясь от отчаяния. — Понимаю. — Маргаритка опустилась на грубую каменную скамью. — Как ты там, Примула?
— Холодно, — донесся из темноты голос сестры.
Наступило молчание — довольно хмурое молчание, нарушаемое лишь звуком падающих капель. Наконец Маргаритка сказала:
— Отчего бы нам не спеть?
— Что спеть?
Молчание. Потом Примула сказала:
— Может, «Радость взломщика»?
— А что, хорошая песня, — согласился Пит Фраер. — И раз-два-три.
И они запели. Голоса их во тьме звучали ясно и звонко:
Радуйся, взломщик, — солнце зашло,
Снова берись за свое ремесло.
Спит богатей, не ждет он гостей.
Лесенку к стенке —
И лезем всё выше.
В дом залезаем тихо, как мыши.
Камешки блещут,
Колечки блестят.
В мешок их скорее,
И с добычей назад.
Ноша такая вовсе не в тягость,
Скок залепить — взломщику в радость.
Они спели ее до конца. Потом спели «Мы сейфик взорвем» и «Шуруй, карманник». Когда последние ноты затихли во тьме, в подземелье снова наступила тишина.
Кто-то взял Маргаритку за правую руку. Потом кто-то взял за левую. Маргаритка, Примула и Пит Фраер сидели в темноте и слушали, как капают капли. Светлую сторону разглядеть всё никак не удавалось. Не настолько им было весело. Скорее, даже невесело. Ни капельки…
Звяк.
…не весело.
Звяк.
— Что это? — сказала Маргаритка.
— Вроде звякнуло, — сказал Пит Фраер.
Звяк.
— Как будто кто-то долбит камень киркой, — сказала Примула.
— Зубилом, — поправил кто-то.
— У нас нет зубила.
— У меня есть, — возразил голос.
В камеру хлынул свет.
— Извините, — сказал голос. — Надеюсь, я вас не ослепил? Это часто бывает, когда я вхожу в комнату.
— А вы кто такой будете? — спросила Маргаритка, не открывая глаз.
— Потому что мы вам очень рады, кем бы вы ни были, — поспешил добавить Пит Фраер.
Маргаритка осторожно открыла глаза. Когда они немножко привыкли к свету, она увидела свечу на жестяной каске. Каска была на мальчике лет одиннадцати: смуглом, большеглазом и с черными волосами, торчащими из-под каски во все стороны.
— Добрый вечер, — сказал мальчик. — Я Эль Гусано, что означает «Червяк». Имя — чистая нелепость. Потому что на самом деле я герой-партизан.
— Как поживаете? — вежливо спросила Маргаритка.
— Я всегда в превосходной форме, — сказал Эль Гусано. — Хотите отсюда выбраться?
— Безусловно, хотим, — ответила Маргаритка.
Эль Гусано встал и вежливым жестом указал на стену. Заключенные увидели, что один камень вынут, а за ним темнота и оттуда воняет канализацией.
— Фу, — сказала Маргаритка.
— Привереда, — сказал Пит Фраер.
— Пошли, — сказала Примула.
Они заглянули в дыру: маленькую, темную и вонючую. Но и камера у них такая же…
Они глубоко вздохнули. Натянули котелки на самые уши. И полезли в дыру, вслед за своим освободителем.
— Куда мы идем? — спросила Маргаритка.
— Отсюда, — сказала Примула.
— Шевелитесь, — сказал Пит Фраер.
В канализации Сьюдад-Ольвидада пахло чуточку лучше, чем на улицах Сьюдад-Ольвидада. Такой уж это был город: то, чему полагалось быть в канализации, лежало на улицах. Маргаритке и Примуле хотелось поболтать об удачном побеге и таинственном Эль Гусано, но смуглый мальчик вел их с поразительной быстротой: по туннелям, вверх по лестницам, в боковые ответвления и один раз даже вдоль реки, где плыли вырванные с корнем пальмы, на одной из которых сидела премиленькая обезьянка. Примула с удовольствием взяла бы обезьянку домой, научила бы ее стряпать и кусать людей, которые ей (Примуле) не нравятся, но Эль Гусано крикнул: «Pronto!» — то есть «Живее!» — и увел их в другую трубу.
Минут через двадцать хлюпанья, усталые до полусмерти, они наконец остановились. Эль Гусано встал на цыпочки и нажал руками на потолок. Откинулась крышка люка, и показалась железная лесенка. Поднявшись, они очутились в уборной со стенами из зеленоватого камня.
— Где это мы? — поинтересовалась Маргаритка.
