Короче, если с мелочью вроде досок и веревок я хоть отчасти понимал, откуда что взялось, то с вопросом, где мы подобрали морской колокол (рында называется, кто не знает) и когда успели установить на корме симпатичную медную пушечку, я решительно не мог разобраться. Или забыл, что ли? В детстве ведь многое так: сейчас помнишь, через минуту уже сомневаешься, да было ли! — еще через час забываешь. А потом учителя сердятся, что дневник не заполнил, домашку не сделал, родителям не передал записку. Да я бы сто раз заполнил, сделал и передал, если бы помнил! Но память-то не резиновая!
Конечно, здорово, что столько полезностей появилось на корабле, только попробуй вспомни, откуда они взялись, когда за бортом постоянно творится настоящая жуть. То есть к кораллам и черным теням мы почти привыкли, но когда дежуривший на носу Вовыч неожиданно разглядел подводное поселение, нам стало окончательно не по себе. Мы же не куда-нибудь, а в воду смотрели! В темную котлованную глубину! А там, в этой глубине, все было как у нас! Ну то есть почти как у нас. Напрягая зрение, мы угадывали сквозь толщу воды узенькие улочки, крыши одноэтажных домов, даже различали цвет черепицы на крышах. Тут и там расстилались сады, между газонами тянулись выложенные каменной плиткой дорожки, и только вместо привычных деревьев на подводных грядках клубились высоченные кусты водорослей. Наверное, подводные жители выращивали таким образом ламинарию. Мы и детей видели, игравших во двориках, и людей с плавниками вместо рук, степенно перемещавшихся по улочкам. Взрослые нас, конечно, не замечали, а вот детки нередко вскидывали головенки и смешными своими плавниками указывали вверх. Им-то, наверное, проплывающий корабль казался диковинным дивом — вроде дирижабля или самолета. Некоторые детишки проявляли к нам явный интерес, другие испуганно поджимались, хотя бояться им следовало вовсе не нас.
— Акулы! — простонал Вовыч. — Они же их слопают!
И, ясен пень, накаркал. Прямо на наших глазах подводный город подвергся атаке. Зубастые хищницы стаей вторглись в пределы поселения и одна за другой начали пикировать на домики и сады. Жители подводного города в панике заметались, уворачиваясь от акул, пытаясь укрыться за стенами построек. И тотчас одна из хищниц таранным ударом снесла крышу ближайшего домика. Мы увидели оголившиеся комнатки и сгрудившееся вокруг стола семейство.
— Пушку, Вовыч! — дрогнувшим голосом крикнул я. — Заряжай пушку!
— Чем? Ядер-то нет.
— Камнями, прутьями — чем угодно!
Вовыч понятливо метнулся на корму. Я закусил губу и поспешил ему на помощь. Хорошо, хоть пушка оказалась вполне рабочей. От первого же выстрела у нас заложило уши, а россыпь камней стегнула по воде, переполошив морских обжор. От подводных обитателей они переключили внимание на нас, а две или три самых злобных немедленно попытались откусить от корабля хорошенький кусочек. Да только железо было им не по зубам. А очередной выстрел угодил точно в цель. Даже хорошо, что мы стреляли не ядрами, — россыпь булыжников достала разом с полдюжины пузатых тел.
Видели бы вы, в какое они пришли неистовство. Вода прямо вскипела от плавников и серповидных хвостов. Тут и там мелькали темные злые глаза, клацали челюсти. Кораблик сотрясался от подводных ударов. Будь хищницы поумнее, они запросто опрокинули бы нас, объединив усилия. Но умишка на совместный штурм у них, по счастью, не хватило. Ну а мы уж постарались вовсю, без устали заряжая крохотное орудие, наводя его вправо и влево, с торжествующим воплем поднося фитиль. Только и успевали затыкать уши при очередном бабахе. Медная пушечка подскакивала на месте и лихо дымила. А мы уже волокли к ней новые боезаряды, пуская в ход обрезки труб, камни и дерево. Конечно, не стоило ждать точной стрельбы от подобных снарядов, но ход поединка мы все-таки переломили. Сначала акулы напрочь забыли о подводных обитателях, а спустя какое-то время отступились и от нашего суденышка. Так и убрались в морскую даль — зализывать раны и чертыхаться. Ну то есть это так говорится. На самом деле облизывающейся акулы, да еще умеющей чертыхаться, — я пока не встречал. Но дело, конечно, не в этом. Куда важнее было то, что подводные поселенцы были спасены. Чумазые и усталые, мы с Вовычем пожали друг другу руки и дали клятву помнить это сражение вечно. Чтобы было о чем рассказать внукам и правнукам. Лет этак через сто или двести. Я лично собирался дотянуть и до пятисот. Очень уж хотелось взглянуть на технологии будущего. Ну и с терминаторами чуток повоевать. Людей-то будущего тоже надо спасать. Ну и кто, если не мы с Вовычем?
* * *
А вообще помнить одно хорошее было бы и впрямь здорово. Странно, что получается так далеко не всегда. Память — это какой-то хитрый орган, который раскладывает события по своим особым полочкам. И что-то (например, те же домашние задания) забываешь уже через час или два, а некоторые вещи не можешь забыть, хоть тресни. Вот и недавнюю свою стычку со Сваей я тоже запомню, наверное, на всю жизнь.
То есть столкновения с этим одноглазым дылдой было не избежать. К этому у нас давно шло — с первых дней первого класса. Он мне сразу не понравился, — здоровенный такой, сутулый, и челюсть нижняя все время шевелится, будто жует что-то. И как-то уж очень по-хозяйски оглядел он своим циклопьим глазом нас — первоклашек с цветами. Он единственный, кажется, и был тогда без цветов. Но его это ничуть не смутило. А вот меня здорово смутил его левый стеклянный глаз. Мне даже казалось, это особый всевидящий глаз, который способен рассмотреть вещи в карманах и портфелях, может, даже мысли в головах. Мама мне, конечно, объяснила, что один глаз — это большое несчастье, и что Сережу Сваина надо прежде всего пожалеть. Я и пожалел бы, если б не затрещина, которой Свая наградил меня на следующий же день. И таких затрещин вперемешку с саечками и щелбанами прилетало от Сваи потом преогромное количество. И мне, и Лешику с Вованом — да практически всем нашим одноклассникам. Вскоре у Сваи и ординарец объявился — толстый и вечно голодный Шнур. Вдвоем они стали совсем уж грозной силой. Я сам видел однажды, как одни поймали здоровенного четвероклашку, и пока Шнур, пыхтя, держал старшака за руки, Свая охаживал пленника его же портфелем. Ну а если эта парочка справлялась с такими здоровяками, то нам, понятно, надеяться было не на что. Но я все-таки надежды не терял. Могло ведь и за летние месяцы что-нибудь измениться. Оно и правда изменилось, да только в худшую сторону. Потому что за лето Свая и Шнур окончательно скорефанились, да еще безобразно подросли, обогнав чуть ли не всех парней в классе. А потому для нас началась жизнь, полная испытаний и тревог, в которой расслабиться нельзя было и на минуту. Сладкая же парочка об усталости не помышляла, доставая школяров направо и налево. Самым грустным для меня было открытие, что и к такому позорному существованию, оказывается, можно было привыкнуть. Стыдобушка, но мы, в самом деле, начинали привыкать к тумакам и издевкам. То есть когда доставалось всем и понемножку, это было не так страшно. Но когда они вцепились в Сашку Путинцева, что-то в нашем маленьком мире реально переклинило.
