— Не змея, а пуповина, — разъяснял грамотный Вовыч. — Это, типа, поводка. Видел собачек во дворе?
— Ав! Ав! — понятливо лаял Сережка.
— Хороший у тебя брательник! Умный! — замечал я.
— Ага. И память лучше моей. Знаешь, как он ругательства запоминает — прямо с первого раза! — хвастался Вовыч. — Все, что я знаю, он уже выучил.
— Круто!
— Ну! Мама однажды услышала, давай меня ругать. А Сережка, молодчага такой, послушал-послушал — и легко так за ней повторил. Она чуть с табурета не упала. Представляешь, какой вундер! Вот скажи ему что-нибудь.
— Да ладно тебе.
— Не, ты, в натуре, скажи!
— В натули! — пропищал Сережка, и Вовыч горделиво вскинул голову.
— Видал?
— Ага. А чего у него сопли на подбородке?
— Да у него всегда сопли.
— И штаны мокрые.
— Да у него всегда мокрые…
Я поражался спокойствию друга. И радовался. Во-первых, за Вовыча, во-вторых, за себя. Потому что моя Машка уже выросла и салаты давно не разбрасывала. И там же на кухне мы с Вовычем степенно рассуждали о детях — о том, как трудно с ними приходится и сколько их надо для настоящего мужского счастья.
— Мне, наверное, троих хватит, — признавался я. — Два сына, одна девочка, и хорэ.
— А мне троих маловато. У Рамзеса — вон, больше восьмидесяти детей было, представляешь?
— Мы же не Рамзесы.
— Все равно… Надо хотя бы пятерых. Трое сыновей и две девочки, — рассудил Вовыч. — Две девочки — это уже вроде как не скучно, — друг с дружкой будут играть. В куклы там, в фантики-скакалочки.
— Хлопотно.
— Ну так… — по-взрослому вздыхал Вовыч. — Зато потом, прикинь, когда стариком будешь, ни одного зуба не останется, и голова, как коленка, знаешь, как удобно!
— Без зубов-то?
— Я про детей! И в лоб за тебя дадут кому надо, и каши сварят, и спать уложат. Хорошо!
Умывая Серегу, мы традиционно показали ему, как выдувать мыльные пузыри. Само собой, у него ничего не получилось, зато получилось вымочить рубашку и уронить в тазик любимые плюшевые игрушки. Пришлось игрушки спасать и вывешивать на просушку. Короче, примерно к этой минуте процесс воспитания нас окончательно добил. А Серегу как раз нет. Сил у него, что ли, побольше, чем у нас? Насквозь мокрый брательник продолжал гудеть и ползать по полу с машинками, а мы, обессиленные, вновь приступали к урокам. Тетради перетаскивали на кухню — поближе к Сереге. Чтобы не съел без нас какой-нибудь отравы. Если вы думаете, что отравы на кухнях не водится, вы глубоко ошибаетесь, — Серега найдет ее где угодно. Только на моей памяти он съел великое множество спичек, сжевал ворох газет, пытался глодать ножки стола, хрустел лапшой и вермишелью, закусывал цветами из горшочков. Словом, за парнем надо было приглядывать в четыре глаза, что мы и делали.
На леске вперемешку с бельем сохли мокрые игрушки. Кто за ухо подвешен, кто за руку, — грустное зрелище. Еще и дрозофилы кружили. Это такие мошки, кто не знает. Откуда они берутся, и впрямь никто не знает, и всякий раз мы начинали на них отвлекаться.
— Между прочим, если их не уничтожать, они заполнят все комнаты, — предупреждал я. — Потом объединятся в коллективный разум и набросятся на хозяев. Помнишь, как в том ужастике.
— Там пауки были.
— А тут мошки, какая разница…
И конечно, нам снова становилось не до уроков. С газетами, скрученными в тугие дубинки, мы бегали и лупили мошек. Под радостные вопли Сереги сбивали кувшин с водой, кастрюльку с кашей, тарелку с винегретом. Само собой, потихоньку зверели и колотили дрозофил прямо на своих тетрадях. В конце концов, вроде бы побеждали. Дрозофил становилось практически не видно.
— Вот так и Кортес когда-то индейцев победил, — задумчиво бубнил Вовыч. — У них и матика была, и тригонометрия с астрономией, а европейцы пришли и перебили всех. Наверное, тоже за мошек неразумных посчитали.
— А дрозофилы, думаешь, разумные?
— Не знаю. Только вон как они выучились прятаться. Значит, не такие уж глупые. Может, у них и впрямь разум коллективный сложился. Как у пчел или муравьев.
Мысль была невеселой, и отлично помню нашу философскую грусть. Хмурился я, ковырялся в ушах Вовыч, пытался заплакать маленький Серега. Невелика радость — угодить в конкистадоры.
И тут из-под тетрадного листа на свет выбралась крохотная мушка. Я широко улыбнулся и показал на нее пальцем, Серега рассмеялся, а Вовыч звучно врезал по мошке скрученной газетой и горестно ойкнул. Ну рефлекторно ведь вышло! А так-то он тоже обрадовался. Цивилизация-то выжила! Ну то есть могла бы выжить…
Глава 14
ЛЮБОВЬ И ВОЙНА. А ЕЩЕ О ЖЕНИХЕ МОЕЙ НЕВЕСТЫ
В американских фильмах люди, увидев во сне жуткое, с криком садятся. Так у них почему-то принято. То есть нормальные люди просто глаза распахивают, в крайнем случае — вскрикивают, а у этих из кино — прямо пружина в одном месте. Увидел тролля во сне, — вжик! — и сел в кровати. Над головой медведь какой-нибудь пасть распахнул, — и опять вжик! — прямо в зубы. Раньше мне такие подскоки прикольными казались, я даже смеялся, а потом понял, что это полная ерундовина и в жизни никто так не делает. То есть ведут себя как угодно, но только не садятся. И Вовыч, если бы просто сел, ни за что бы не вывалился из нашего корыта. Потому что этот красавец спал себе, спал и вдруг с воплем вскочил на ноги. Я и ахнуть не успел, как он шлепнулся за борт. Хорошо, рядом верный друг бодрствовал. Я, в смысле. Ну и сам Вовыч в холодной водичке моментально очухался. В общем, затащил его обратно, волосы помог отжать, кепку мокрую. И с ужасом подумал, что бы вышло, если бы он утонул.
По идее, тут неглубоко — метра три-четыре, как в бассейне. Но нам и этого бы хватило. Если же котлован — и не котлован вовсе, а какая-нибудь океаническая бездна, тогда и подумать страшно, что стало бы с Вовычем. Конечно, Олечка Нахапетова мне бы досталась, но тоже, между прочим, не факт. Ушла же она к Вовычу! Весь первый класс строила глазки мне, а в середине второго взяла и вильнула хвостиком. То есть Вовыч как бы ее отбил. Можно сказать, у лучшего друга! Но можно сказать, и не отбивал. Мы ведь не дрались, не устраивали дуэлей, даже не ссорились! Это она выбрала. В общем, если бы он утонул, все подумали бы, что я нарочно решил поквитаться. Как бы из-за девушки. Ну не бред ли?
Я даже показал дрожащему Вовычу кулак.
— Только свались еще раз за борт! Ты мне живой нужен, понял?
Вовка энергично закивал.
