Ну и еще имелся у меня секретный план подобрать Машке нормального мужа. Скорее всего, из самых своих проверенных дружков. Вроде того же Вовыча или Лешика с Сашкой. Папе-то с мамой вечно не до нас, а я точно знаю, как это важно — правильно выбрать свою половинку. А то вырастет, женится на каком-нибудь Тольке из соседней пятиэтажки, и что? Даже в гости к ним противно будет ходить. Толян — он же такой, постоянно ехидничает, в драку лезет. На фиг такой муженек! Тут нужно серьезно подходить — чтобы и на рыбалку вместе, и в лес за кузнечиками, и в киношку. И чтобы у него обязательно машина была, а лучше — грузовик, и характер добрый, и игрушек побольше. А иначе… Иначе и смысла в замужестве, по-моему, нет…
Корытце продолжало покачиваться, где-то отчетливо хлюпало — то ли под днищем судна, то ли в носу у Вовыча. А я вдруг отчетливо припомнил, как тягостно и долго мы ждали с сестрой нашу маму по вечерам. Это когда она еще во вторую смену работала. Мы с Машкой вставали на подоконник, приклеивались носами к стеклу и ждали. Там за стеклом плыла пугающая чернота, и где-то в этой черноте бродила бедная мама. Сеструха начинала хныкать, а я даже утешить ее толком не мог, потому что сам готов был распустить нюни. Но стоило в замке повернуться ключу, и все разом менялось. Мы прыгали с подоконника и наперегонки устремлялись в прихожую. «Мама! Мама пришла!» — орали мы паровозными голосами.
Как только нас соседи терпели?
Теперь-то, когда я совсем взрослый и мне давно девять, я тоже не понимаю, чего мы надрывали связки. То есть не понимал, пока находился на берегу и дома. Но сейчас, оказавшись в железном корыте, неожиданно припомнил ту радостную вспышку в момент маминого прихода и подумал, что, может, не столь безумной она была?
И фотоальбом наш семейный припомнил, и папины мощные руки, заботливо перелистывающие страницы… Как же мне нравилось сидеть вдвоем с папой и глядеть на физиономии знакомых и незнакомых людей. Нравилось слушать про далекий город Ирбит (это папина родина, кто не знает), про сплав на плотах, про речку Ницу, превращавшую по весне город в уральскую Венецию. А еще папа рассказывал про Ленинград и Тюмень, где он жил и работал после института, про жаркий Ашхабад и знойный Сухуми, про туманный Владивосток и ветреный Мурманск. Мне казалось, папа успел побывать везде. Может, даже по морям-океанам плавал. И чего я не взял из дома какую-нибудь мелочь на память? Скажем, тот же альбом, скакалку сеструхину или мамин фартук…
Короче, в такой вот обстановке я и рос. Не самой спартанской, но и не оранжерейной. Обычно в мемуарах начинают врать и приукрашивать — особенно про чтение, что все, мол, великие начинают читать и писать чуть ли не с колыбели (нам Аделаида не раз в пример приводила разных вундеркиндов). Но я в своих мемуарах решил излагать все честно. Зачем вводить страну в заблуждение? Пусть все знают, что читать и писать я выучился поздно, — то есть как все нормальные люди. Во всяком случае, сидя на горшке, я еще не читал и, левым пальцем ковыряя в носу, правым не водил по печатным строчкам. И зубы (чего уж там!) — тоже не любил чистить. И гусениц мохнатых боялся, и жуков рогатых. Я и на грубость не всегда отвечал дерзко и смело. А еще… Еще в детском садике я совершил однажды злодейство — взял и своровал понравившегося мне солдатика. Позже мне было стыдно, потом не очень, а после — опять немножечко стыдно, так что я даже решил попросить у хозяина солдатика прощения. В мемуарах, конечно. Он ведь их тоже прочтет когда-нибудь. А не прочтет, так сам будет виноват. Потому что солдатик тот до сих пор живет у меня, и если однажды прежний хозяин заявится ко мне домой, я верну солдатика без разговоров.
Глава 4
ВСЛЕД ЗА МАГГЕЛАНОМ
— Ты это… Плавать умеешь? — сипло поинтересовался Вовыч.
— Умею, конечно. Метров пять в бассейне проплывал.
— Я тоже метров пять… — Вовыч снова оглянулся на удаляющийся берег. — Значит, если что, будем друг друга спасать по очереди. Сначала я тяну тебя пять метров, потом ты меня. Вместе уже десять, понимаешь?
Я кивнул. Это он сосчитал правильно, — находчивый парень! Только вот расстояние до берега было уже не десять метров, а значительно больше.
— Ну этот путь мы проплывем, а дальше как? — я посмотрел на друга, но про «дальше» Вовке думать не хотелось. Он скис, это было очевидно, и я его не осуждал. Просто вновь взял команду в свои руки.
— Ладно… Проверь пока, нет ли где течи с пробоиной. — Я хозяйственно огляделся. — Обойдешь судно, доложишь.
— А ты?
— Я буду грести и табанить. А еще сверять курс и это… Следить за айсбергами.
— Да какие тут айсберги… — уныло протянул Вовыч и присел на корточки. Наверное, чтобы изучить судно на предмет течи. Я же попробовал гребнуть доской, и железное корыто тут же вертко повернуло вправо.
— Видал? — я бодро кивнул за борт. — Судно руля слушается. Значит, скоро выплывем на середину.
— А где она — эта середина?
— Как где? — я покрутил головой и в волнении потер лоб пятерней. Вовыч был прав. Берег окончательно скрылся в дымке, и где теперь расположена середина озера, догадаться было невозможно. Со всех сторон нас окружал плотный туман.
— Макс, — выдохнул Вовыч. — Мы не заблудились?
— Без паники! — крикнул я, но голос мой дал петуха. Не то, чтобы я испугался, но что-то с ним — с голосом, значит, приключилось. Наверное, стало немножечко не по себе. Голосу, понятно, не мне. Если кто замечал, такое иногда бывает: колени дрожат, голос отказывает, руки холодеют, — только причем тут хозяин? Если у командира некоторые бойцы трусят, сам ведь командир не виноват. То есть это я так считаю…
Несколько раз окунув доску в воду, я посмотрел за борт. Сначала вода показалась мне темной и ржавой, но потом, прищурив веки, я вдруг увидел дно. То есть не дно даже, а какие смутные тени, коралловые громады, россыпь морских звезд и ежей.
— Кораллы! — в волнении шепнул я. — Там куча красных кораллов!
— Где? — Вовыч свесился по соседству.
— Да вон же, под нами!
Вовыч какое-то время молчал, а потом прошептал:
— Вижу. И корабль какой-то. На спине лежит.
— Еще скажи: «на боку».
— А как у него спина называется?
— У кораблей вообще нет спины. Только киль — это, значит, то, что снизу. А еще корма и нос.
— А по краям?
— По краям — правый борт и левый.
— Это я помню, — Вовыч задумался. — А как будет правильно — борты или борта? Ну когда множественное число?
Ох и дотошный он все-таки парень! Ну какая вроде бы разница? Борты, борта, бортища…
— Конечно, борта, — не слишком уверенно произнес я.
— А как же тогда болты, шурупы, нарты, карты?
