Внезапно я почувствовала, как плавно колышется асфальт, как сгущается тьма перед глазами и как белые ночи стремительно превращаются в черные августовские.
— Ночь на дворе… — проговорила я заплетающимся языком. — А можно я сначала посплю?
С неожиданным проворством старая крыса подскочила ко мне и толкнула в грудь.
— Не спи, ведьма Данимира. Рассказывай.
…И она заставила меня вспомнить все. Только одно я скрыла — про видение на Тучковой мосту и про горячечные клятвы, данные мною не иначе как в бреду. Во-первых, я допускала вероятность, что нарвалась на обычный портальный морок. Такое иногда случалось, что портал вытягивал из подсознания человека всякое разное — желания или страхи — и преподносил их в материализованном виде. А во-вторых, если все и было на самом деле, то это наше с тем существом личное дело.
…Когда затихли звуки флейты, за которой я гналась всю ночь, но так и не смогла настигнуть, заря бросила золотой отсвет в чердачные окна, а небо над колодцем сменило серо-фиолетовый ночной оттенок на утренний белесо-голубой.
День обещал быть хорошим.
А вдруг это мой последний день на земле?
Последнее я, должно быть, произнесла вслух, потому что крысиная ведьма сделалась очень серьезной.
— А теперь слушай меня очень внимательно, ведьма Данимира. Я могу открыть тебе врата. Силы у меня уже не те, поэтому проход будет чуточный. Человек не пройдет, а кошка, пожалуй, протиснется.
— Звучит как «врата в ад», — вяло сказала я. Мне снова хотелось спать. — А что там, за вратами?
— Убежище. И только от тебя будет зависеть, превратишь ты его в ад или в рай. Больше ничего предложить не могу. Решай сама. Но здесь или сама загнешься, или найдут и погубят — силенок у тебя совсем не осталось. Сейчас ты легкая добыча для всех. И думай скорее, слышу: наши приближаются…
— «Наши» — это кто? Крысы?
— Нет, мишки коалы, — съязвила старуха. — Помнишь про клочки по закоулочкам? Ну? Соображай быстрее, а то сейчас «Щелкунчик» Чайковского начнется, а ты у нас не Маша, ты, как выяснилось, Лариса Ивановна.
Соображать, в сущности, было нечем.
— Открывайте ваши врата. Но повторю: если вы меня погубите, вам будет стыдно.
— Да что же это такое! — зашипела крысиная ведьма. — Ступай уже! — Она взмахнула лапой в сторону той самой наглухо закрытой арки, ведущей в седьмой двор.
Я оглядела ворота. Они были обильно размалеваны краской из аэрозольных баллончиков. Среди надписей присутствовало несколько имперских, охраняющих Питер заклинаний: «Цой жив» и «Зенит — чемпион». Исписанные листы железа закрывали решетку до самого асфальта. Сверху и по бокам решетка прикрывалась не до конца, но по видимым фрагментам было понятно, что между частыми чугунными завитушками сможет просочиться только воробей.
— Но там же закрыто?
— Иди, тебе говорят! — воскликнула крыса. Ее взгляд напрягся, глаза блеснули красным, лапа с рунным браслетом повелительно вытянулась в сторону ворот.
Я без энтузиазма похромала в ту сторону.
Куда идти-то, если все наглухо загорожено?
— К воротам! Быстрее! В правый угол! — снова отрывисто выкрикнула ведьма, словно она была умным болельщиком, а я — недогадливым футболистом.
…Серые тени отделились от стен домов. Я оглянулась и увидела: их было много, и они наступали полукругом. В два прыжка я подскочила к воротам и там заметила наконец, что правый нижний угол железного листа размыт, дрожит и понемногу, с усилием, отгибается, образуя треугольное отверстие размером не больше моей головы.
Перед тем как протиснуться в дыру, я нерешительно сказала:
— А с вами все будет в порядке?
— За себя волнуйся, — посоветовала ведьма. — Не тормози! — И добавила вдруг севшим старческим голосом, совершенно не похожим на прежний, задиристый и командный: — Не обижай его…
Она стояла, просительно сложив лапки, будто уменьшившись в два раза.
— Кого?.. — в недоумении спросила я.
Но в этот момент крысы рванулись вперед хищной молчаливой волной, и я, коротко мявкнув от жути, обдирая бока, прорвалась на ту сторону.
Как только я очутилась внутри, железный лист встал на место, и проход в седьмой двор снова закрылся.
8
Что-то слабо теребило мое подсознание, едва я оказалась в этом месте, но что именно?
Сущность беспокойства, поманив, ускользнула.
Я огляделась.
Подворотня выглядела заурядно, разве что была уж совсем запущенной: старая штукатурка почти вся обвалилась, обнажив темно-красный кирпич, и валялась пластами на щербатом асфальте (для меня — с моими нынешними габаритами — эти груды были подобны завалам из ломаных льдин, которые по весне образуют баррикады вдоль береговой линии Финского залива).
Из арки открывался вид на часть внутреннего двора, тоже с виду вполне обычного.
Я осторожно пробралась через завалы, выглянула из-за угла и замерла.
В середине заброшенного, на четверть заросшего бурьяном дворика стоял желтый одноэтажный флигель. Дверь во флигель была отворена, а на крыльце сидел, широко расставив босые ноги, человек… вроде бы мужчина… во всяком случае, мне он показался каким-то квадратно-грубым, и его поза была типично мужской.
Я бесшумно продвинулась ближе.
Да, человек определенно являлся мужчиной… в полотняных мешковатых штанах и рубахе… лицо было скрыто разворотом газеты, которую он изучал. Впрочем, оно все равно бы ни о чем мне не сказало — все людские физиономии казались теперь одинаково смазанными и неопознаваемыми. Но вот газету этот человек держал вверх ногами, если судить по фотографиям.
Что бы это значило?
Рядом со странным читателем на крыльце стояла початая бутылка, — по виду пивная, и еще имелся поднос, на котором горкой лежали куски чего-то волнующего… невыносимо привлекательного… я возбужденно подвигала ноздрями… это была копченая курица, разломанная на куски, пахнущая так одуряюще, что ни один афродизиак в мире не смог бы сравниться с этим ароматом по силе воздействия.
И тут я узнала, что в моем животе все-таки живут бабочки. Только у этих бабочек оказались стальные когти. Бабочки проснулись и принялись порхать, раздирая когтями мои бедные внутренности.
Я судорожно сглотнула и, крадучись, начала приближаться к источнику дивного запаха.
Газета стала медленно опускаться.
Я остановилась.
Нет, это был не мужчина. Это было… нечто.
Сперва показалась макушка, украшенная парой рогов, затем глаза. Рога были ребристыми, толстыми у основания; они закручивались кольцами, но, сделав полный оборот, загибались в другую сторону и угрожающе торчали вперед острыми концами. А глаза… Глаза были темными и без белков… как у животного.
