Когда жители узнали, что возле «Обуви» будут продавать женские зимние австрийские сапоги по цене 130 рублей, к магазину мгновенно стянулась толпа народу. Это ж дефицит, да еще и импорт! Однако надеждам женщин, уже представлявших, как они зимой будут щеголять в австрийских сапогах, не суждено было сбыться. «Когда торговля началась, мы все, стоящие в очереди, увидели, что инициативу полностью захватили дюжие парни, – писали в коллективной жалобе в ОБХСС работницы завода „Гидромаш“. – Они, применив физическую силу, блокировали все подступы к прилавку, передавали друг другу деньги и таким образом на глазах очереди и милиционеров скупили несколько десятков пар сапог. Из очереди сапоги купить никто не смог… Таким образом, с 16 до 20 часов „мафиози“ скупили почти все поступившие в продажу сапоги, которые через некоторое время окажутся на черном рынке по цене 300–400 рублей».
В 1990 году скупка дефицита спекулянтами действительно приобрела огромные масштабы. Установив тесные связи с работниками торговли, они заранее узнавали о поступлении тех или иных товаров на склады, после чего останавливали двигавшиеся к магазинам машины и под угрозой заставляли водителей продавать им содержимое! То есть выехал газон с базы с тридцатью ящиками обуви, а к магазину приехал уже с тремя-пятью! Дошло до того, что работники ОБХСС формировали вооруженные команды, которые сопровождали грузовики с дефицитом от базы до магазина. Но и это не помогало. Тем более что, даже если и удавалось поймать скупщиков с поличным, доказать их вину и осудить было практически невозможно. «Мы ж не украли ничё, а только купили! – резонно заявляли правоохранителям новоиспеченные бизнесмены. – И всё для себя!» Благо некогда грозная статья 154 УК «Спекуляция» уже не действовала, ибо во время перестройки частная торговля под видом «кооператорства» была фактически легализована.
Не имея возможности купить даже самые простые вещи в магазинах, измученные граждане вынуждены были идти за ними на черный рынок. Дефицитом стали даже такие «предметы первой необходимости», как водка и табак. Сигареты покупали впрок по нескольку блоков, если же вовремя «взять» не удавалось, людям приходилось ехать на вокзалы, искать там цыганок, у которых в изобилии имелись болгарские сигареты: «Ту-134», Opal, Pogonu (в простонародье «Родопи») и др. К примеру, Московский вокзал в Горьком, известный как «Москарик», в конце 80-х вообще превратился в настоящий Шанхай! «И тут, и там обосновались сомнительного назначения „лотереи“, облапошивающие простодушных жаждущих выигрыша; толпы цыганок, втридорога торгующих косметикой и иными товарами; несметное число кооперативных киосков; торговые точки, торгующие в антисанитарных условиях», – писал «Горьковский рабочий». Возмущенные недоумевали: а куда, собственно, смотрят ОБХСС и милиция?!
Последняя в это время попросту не справлялась с растущей волной преступности и уличного хулиганства. «Посмотрите, что творится у нас в городе, – писал в газету один из горьковчан. – Киоски „Союзпечати“ грабят и громят, скамейки ломают, воруют, спекулируют, убивают… Вечером во дворах, подвалах домов собираются подростки, молодежь. Ведут себя они вызывающе, агрессивно. Но не видно здесь ни участковых, ни милицейских патрулей… А посмотрите, сколько стало повсюду пьяных, хулиганов, дебоширов, матерщинников». Отдельной проблемой стало «телефонное хулиганство». Разгром и ограбление телефонов-автоматов были серьезной проблемой еще в конце 60-х. А через 20 лет она приобрела поистине катастрофические масштабы. В то время как мелкие жулики вскрывали аппараты и ссыпали из них по 4–6 рублей мелочи, шпана просто била стекла кабин, отрывала двери и даже сбрасывала телефонные будки в овраги и водоемы. В Горьком за 1989-й – первый квартал 1990 года было украдено свыше 400 уличных телефонных аппаратов, 5 тысяч трубок, разбито 1200 стекол в кабинах. Были в этом виде преступлений даже свои рекордсмены. К примеру, пойманный с поличным и осужденный на два года исправительных работ С. Синьков (работник молококомбината) уничтожил столько телефонов-автоматов, что ими можно было бы оборудовать целый новый микрорайон.
В этих условиях власти начали вводить «подушное распределение фондовых мясопродуктов для продажи населению». Проще говоря, талонов на мясо. Собственно, как таковые талоны (или карточки) на продукты питания и некоторые товары народного потребления действовали и ранее. Для тех, кто не знает или подзабыл, о чем идет речь, поясним, что по талону каждый гражданин имел право купить в месяц (а не получить бесплатно, как некоторые думают) определенное количество дефицитного товара. То есть человеку надо было отстоять очередь, вручить злобному продавцу специальную бумажку с определенным сроком действия и только потом – деньги за товар. Зато гарантированное количество и по «государственной цене»! Талоны выдавались по месту прописки в ЖЭКе (или в общежитии – для студентов). На них не печатались ни фамилия, ни адрес, это была бумажка на предъявителя, которую можно было отоварить в любом магазине. Скажем, те, для кого водка была важнее масла и сахара, могли обменять талоны родственникам и знакомым. В принципе «лишние» карточки можно было даже продать. Ибо цена на ту же сорокаградусную по талонам была в разы меньше, чем на черном рынке. Мясные карточки (это слово официально использовать побоялись из-за неприятных ассоциаций с блокадным Ленинградом) еще называли «талонами на обезличенный ассортимент». То есть граждане могли сами выбрать, что им брать. Либо полтора килограмма фасованного мяса, либо 1,2 килограмма вареной колбасы, либо 850 граммов полукопченой колбасы, либо 1 килограмм свинокопченостей, либо 750 граммов мясных консервов. Кстати, уже тогда Горьковским горсоветом был подготовлен и еще один, «крайний вариант» распределения мяса. Согласно ему все горожане получали бы 0,75 килограмма вареной колбасы и 0,5 килограмма полукопченой, а вот мясо (полтора килограмма в месяц) полагалось только работникам производственной сферы. Таковых в Горьком числилось 693 тысячи человек при почти полуторамиллионном населении. А это уже пахло нормами военных лет!
Широкая общественность восприняла нововведение по-разному. Одни говорили – мол, «докатились», «дальше перестраиваться некуда» и вообще скоро «снова голод будет». Другие, особенно малообеспеченные граждане, напротив, введение мясных карточек поддерживали. Им казалось, что таким способом будет наконец восстановлена попранная социальная справедливость: «пусть по талонам, лучше впроголодь, зато всем поровну», «мало, зато дешевле, чем у спекулянтов на базаре»…
Впрочем, на деле все оказалось не так просто. В отличие от продававшихся по талонам сахара и чая мясопродукты относились к скоропортящимся товарам и подлежали реализации в день поступления в продажу. В связи с этим горисполком просил жителей города не задерживать дома талоны, а «равномерно в течение указанного месяца посещать магазины» и отовариваться. Каким образом должна осуществляться эта «равномерность», чиновники конечно же не пояснили! Одним подъездом идем отовариваться в первую неделю, вторым – во вторую, третьим – в третью?! Или же составлять поквартирные графики отоваривания талонов? Понятно, что, получив спасительные карточки, граждане панически боялись, что те, как говорится, «сгорят». Посему при первой же возможности обегали ближайшие гастрономы и вставали в очередь за колбасой или копченостями. Надо было иметь железную выдержку, чтобы «равномерно» дожидаться конца месяца и идти за мясом на исходе срока действия талона. Лучше уж сразу отоварить и в морозилку его! Хотя «обезличенный ассортимент» и предполагал выбор, в действительности брали в основном то, что «дают». Разумеется, выдаваемого по талонам мяса (тем более оно нередко продавалось «вдовесок» с костями) для пропитания было недостаточно. Спасением для горьковчан оставались курятина, котлеты, пельмени и суповые наборы, которые по-прежнему продавались свободно, без талонов. И к тому же дешево! А до введения рыночной экономики, которая навсегда покончила с пресловутым советским дефицитом, оставалось еще полтора года…
