– Рован, у меня к тебе есть серьезная просьба…
Манона ворочалась на узкой койке. Сон не шел.
Дело было не в жесткости койки и не в грязном покрывале. Она прекрасно спала в худших условиях: на голой земле, на камнях, под ветром. И уж тем более ее не раздражало наспех починенное окошко. Сквозь щели дул прохладный соленый ветер и лился лунный свет.
Не будет она искать никаких крошанских ведьм. Что бы там ни говорила Аэлина… Знать о своем наследии и заявлять права на него – не одно и то же. Манона сомневалась, что крошанки ее признают. Особенно если учесть, что она убила их принцессу. Свою сводную сестру.
Но даже если крошанские ведьмы простят ей совершённое по неведению, если согласятся служить ей и сражаться под ее командованием… Манона потрогала широкий шрам на животе. Железнозубые не получат земли в Западном краю.
Манона легла на спину, отвела с лица влажные волосы. Ее шея была липкой от пота. Когда она в последний раз мылась? Купания в болоте не в счет.
Она знала лишь ту историю войны Железнозубых и крошанок, какую ей излагала бабушка и другие ведьмы, занимавшиеся ее обучением. А вдруг причина раздоров была совсем другой? И стоило все это затевать, чтобы потом отправиться в изгнание и сотнями лет истреблять крошанок?
Манона всматривалась в квадратик окна, за которым перемигивались звезды. Ей так хотелось увидеть тень, плывущую между ними, услышать знакомый шум сильных крыльев. Аброхас давным-давно должен был бы вернуться. Манона тут же давила любую тревожную мысль, касавшуюся ее дракона.
Вместо шума крыльев раздался скрип половиц в коридоре. Дверь ее каюты открылась и тут же закрылась. Лязгнул засов.
– Что ты тут делаешь? – спросила Манона, даже не думая сесть.
Сквозь иссиня-черные волосы адарланского короля пробивались струйки лунного света.
– На тебе больше нет цепей.
Манона села, глядя на пустые скобы, к которым раньше крепились ее цепи.
– А тебе бы хотелось, чтобы я и сейчас была скована?
Сапфировые глаза сверкнули.
– Не всегда. Но бывает, что да.
Ведьма усмехнулась и, не слишком задумываясь над словами, сказала:
– А ты так всерьез и не задумывался.
– О чем? – спросил Дорин, хотя сразу понял смысл ее вопроса.
– О том, кто я такая и что собой представляю.
– Ведьмочка, неужто мое мнение для тебя что-то значит?
Манона встала, но к Дорину не подошла, а осталась в нескольких шагах и позволила темноте служить барьером между ними.
– Смотрю, тебя даже не разозлило, что Аэлина умыкнула Мелисанду, поставив вас всех перед фактом. И тебе все равно, что я – полукровка с примесью крошанской крови.
– Не считай мое молчание признаком равнодушия. У меня есть достаточно оснований держать свои суждения при себе.
На кончиках его пальцев поблескивал лед.
– Я вот думаю, – зевнула Манона, – кто из вас прикончит Эравана: ты или королева.
– Мне важнее, что огонь выступает против Тьмы.
– Но ты бы мог порвать короля-демона в клочья, даже не замарав своих рук. Другими руками, невидимыми.
Дорин улыбнулся одними губами:
– Я могу найти своим рукам лучшее применение. И видимым, и невидимым.
Это прозвучало как приглашение. Как вопрос. Ведьма не отвела глаз.
– Тогда закончи то, что начал, – прошептала Манона.
Ответная улыбка Дорина была мягкой, но с оттенком жестокости. Маноне стало жарко, будто огненная королева воспламенила ей кровь.
Она позволила Дорину прижать себя к стене. Смотрела, как он развязывает верхние тесемки ее белой рубашки. Одну за другой.
Она позволила ему коснуться губами ее голой шеи – под самым ухом.
Манона чуть выгнула спину, откликаясь на его ласку, на прикосновения языка. Потом Дорин отстранился, но невидимые руки продолжали скользить по ее бедрам, двигаясь к талии. Рот короля был приоткрыт, а тело дрожало от напряжения. Он сдерживал сам себя. Такое Манона уже видела, когда мужчины с вожделением смотрели на нее, пожирая глазами, но не решаясь перейти к действиям.
– Гончая тогда нам соврала, – вдруг сказал Дорин. – Про гибель твоей заместительницы. Я ее вранье… чувствовал на вкус.
Маноне почему-то стало легче, но она оборвала короля, заявив, что не хочет об этом говорить.
Дорин снова приблизился, и невидимые руки достигли ее грудей. Манона скрипнула зубами.
– А о чем, Манона, ты хочешь говорить?
Раньше она не слышала, чтобы он называл ее по имени. И тем более с такой интонацией.
– Ни о чем, – бросила ведьма. – Да и ты тоже, – добавила она, проехавшись по нему глазами.
И опять он улыбнулся нежной улыбкой, окаймленной жестокостью. Опять подошел ближе, и место невидимых рук заняли его собственные.
Руки Дорина гуляли по ее бедрам, талии, груди. Неторопливо, даже с какой-то вялостью. Манона не противилась лишь потому, что никто никогда не осмеливался ласкать ее так. Каждое соприкосновение их тел оставляло ощущение огня и льда. Манона вдруг поймала себя на том, что эти движения завораживают и даже убаюкивают ее. Ленивые, уговаривающие движения. Она не противилась, когда Дорин снял с нее рубашку и стал разглядывать ее полуголое, покрытое шрамами тело.
Ее груди возбуждали его. Взгляд Дорина сделался голодным. Но потом, стоило ему увидеть ее живот и косой шрам…
Любовный голод вдруг сменился ледяной жесткостью. Холодной яростью, направленной не на Манону. Вскоре она поняла куда.
– Помню, ты говорила, что существует черта между убийством ради защиты и убийством ради удовольствия. Ты спрашивала, по какую сторону от этой черты нахожусь я.
Его пальцы медленно ощупывали шрам на ее животе.
– Когда мне попадется твоя бабушка, я перейду черту.
У Маноны похолодела спина. Соски отвердели, встав торчком. Дорин это заметил. Он дотронулся до одного соска, затем нагнулся и проделал то же языком. Манона закусила губы, чтобы не застонать. Пальцы потянулись к его шелковистым волосам.
Язык Дорина продолжал ласкать ее сосок. Король чуть запрокинул голову, чтобы видеть ее глаза.
– Я хочу попробовать тебя целиком, – признался он.
Его губы потянулись к ее губам. И тогда Манона заглушила в себе все доводы разума.
Она открылась для пира короля. Манона не знала, чтó чувствует сам Дорин. Но его прикосновения имели вкус моря, зимнего утра, еще чего-то незнакомого и в то же время давно известного. Манона не выдержала и застонала.
Пальцы Дорина осторожно приподняли ей подбородок. Губы Дорина приникли к ее губам, а его язык мягко, но настойчиво их раздвинул. Манона выгнула спину. Она подставляла свое тело его рукам и языку, пока ласки не лишили ее способности думать.
