Мало того, Лисандра заставила его еще раз вымыться. Когда Эдион переоделся в наряд Рована и вернулся в комнату, его спутница тоже принарядилась. Где она раздобыла одежду, он спрашивать не стал. Наряд Лисандры был простым, но не лишенным изящества: облегающие штаны, высокие сапоги и белая рубашка. Она наполовину распустила волосы, перебросив шелковистые пряди через плечо.
– Гораздо лучше, – сказала она, оглядев Эдиона. – Сейчас ты больше похож на принца и меньше… на бродягу.
Эдион отвесил Лисандре шутовской поклон.
Проснулся Дорин. Щурясь, посмотрел на обоих, потом на раннее утро за окном, после чего решил, что королям позволительно спать дольше.
– Приятных сновидений, ваше величество, – сказал ему Эдион.
Дорин что-то буркнул в ответ. Эдион сделал вид, что не услышал.
Они быстро позавтракали в пустом зале таверны. Эдион с трудом проталкивал куски в горло. Понимая его состояние, Лисандра не задавала вопросов. Она отсутствием аппетита не страдала.
«Ну и прожорливые же у нас придворные дамы», – подумал Эдион.
Впрочем, и его королева ела не меньше. Магические силы не восполнялись сами собой.
К «Морскому дракону» шли молча. Караульные тоже молча расступились. Эдион потянулся к дверной ручке.
– Ты уверен? – спросила Лисандра.
Эдион кивнул. Уверен или не уверен – какое это теперь имело значение?
Как он и предполагал, бывшие соратники Рована завтракали в таком же пустом зале. Услышав скрип двери, оба прекратили есть. Взгляд Эдиона сразу же остановился на золотоволосом воине… Ему не требовалось иных указаний, кто из двоих – его отец.
Гарель опустил вилку, позабыв о еде.
Он был одет, как Рован. И, подобно фэйскому принцу, был вооружен до зубов даже сейчас, во время завтрака.
Эдион вдруг понял: их похожесть с Аэлиной напоминала две стороны одной монеты. Сейчас он смотрелся в зеркало, дававшее не слишком яркое отражение. Широкие плечи, жесткий рот – наследство Гареля. А вот волосы у них отличались. Волосы фэйского воина были короткими и более светлыми. Длинные, до плеч, волосы Эдиона имели золотисто-медовый оттенок. Да и кожа Эдиона была такой, как у всех Ашериров: золотистой, а не бронзовой. Возможно, Гарель много времени проводил на жгучем солнце.
Гарель медленно встал. Возможно, изящество движений, умение замирать, как хищник, непроницаемость лица – это тоже досталось Эдиону от отца. А может, они проходили схожее обучение.
Если Эдион был Волком, сейчас он смотрел на воплощенного Льва.
Перебрав разные варианты встречи, Эдион остановился на этом. Пусть рядом будут чужие глаза и уши. Пусть будет внезапность. При иных обстоятельствах отец, чего доброго, сочинил бы речь. Нет. Пусть видит своего взрослого сына. Как-то себя поведет прославленный фэйский воин?
Второй воин, которого звали Фенрис, попеременно глядел на них. Рука с вилкой застыла возле открытого рта.
Эдион заставил себя сделать несколько шагов. Удивительно, но колени у него не подгибались, хотя тело казалось чужим. Лисандра неслышно шла рядом: спокойная и собранная. Пока что отец только смотрел, ничем не выдавая своих чувств. И вдруг…
– А ты похож… – прошептал Гарель, опускаясь на стул. – Очень похож на нее.
Эдион понимал: речь не об Аэлине. Даже Фенрис заметил боль, наполнившую желтые глаза Льва.
Но Эдион почти не помнил матери. Только расплывчатые картины последних дней ее жизни, когда лицо превратилось в предсмертную маску.
– Она умерла ради того, чтобы когти твоей королевы не дотянулись до меня.
Отец замер, даже дышать перестал. Лисандра приблизилась к Эдиону – твердая скала в бушующем море его гнева.
Эдион буквально пригвоздил отца взглядом. Он и сам не знал, откуда берутся гневные слова. Но они появлялись, срываясь с его губ, и их звук напоминал свист плетей.
– Скажешь, в фэйских поселениях ее могли бы вылечить? Могли бы, но мать обходила их стороной и фэйских лекарей к себе не звала, поскольку боялась, что Маэва узнает о моем существовании и поработит меня, как поработила тебя.
Эдион не произнес, а выплюнул имя ненавистной королевы.
Смуглое лицо отца побледнело. Эдиона не волновало, какие догадки и подозрения мелькали до этого в мозгу Гареля. Волк Севера рычал на Льва Доранеллы.
– Ей было всего двадцать три года. Замуж она так и не вышла. Родня от нее отказалась. Мать никому не рассказывала, от кого меня зачала. Она стойко сносила все попреки и унижения без малейшей жалости к себе. И делала она это потому, что любила меня, а не тебя.
Эдион вдруг пожалел, что не позвал с собой Аэлину. Пусть бы испепелила Гареля, как того адарланского командира в Илиуме. Эдиону было ненавистно смотреть в отцовское лицо. Он ненавидел отца за раннюю смерть матери и за отвратительную предшествующую жизнь. Ему сейчас больше, чем было ей, когда она покинула этот мир.
– Если твоя сука-королева попытается меня захватить, я перережу ей глотку. А если она посмеет причинить моим близким новые страдания, я перережу и твою.
– Эдион, – хрипло выдохнул Гарель.
Эдиону было странно слышать собственное имя из уст отца…
– Мне от тебя ничего не надо… если только ты не собираешься нам помочь. Возражать против помощи я не стану. А мне, повторяю, не надо ничего.
– Прости меня, – прошептал отец.
В глазах Льва было столько страдания, что у Эдиона мелькнула странная мысль: он добивает поверженного.
– Не у меня тебе надо просить прощения, – сказал Эдион, поворачиваясь к двери.
– Эдион, постой.
Стул под Гарелем скрипнул. Эдиону подумалось, что отец собрался его догнать. Но он не обернулся. Лисандра шла рядом.
– Выслушай меня…
– Убирайся в преисподнюю! – огрызнулся Эдион, толкнув дверь.
Ему было невыносимо возвращаться в «Океанскую розу». Люди, звуки, запахи – все это было сродни пытке. Эдион направился к лесистой горе, высившейся над заливом. Туда, где полумрак, где пахнет сырой землей. Лисандра молча шла следом.
Эдион нашел каменистую площадку, с которой открывался вид на бирюзовые воды залива и разноцветные крыши города. Там он сел и шумно выдохнул. Лисандра села рядом, подобрав ноги под себя.
– Я вовсе не собирался этого говорить, – признался Эдион.
Лисандра разглядывала сторожевую башню, выстроенную у подножия горы. Зеленые глаза округлились при виде громадного колеса, на которое была намотана часть Кораблекрушителя. Башенная винтовая лестница почему-то находилась не внутри, а снаружи, опоясывая этаж за этажом. На самом последнем располагалась катапульта и еще одно, не совсем понятное устройство, напоминающее не то огромный гарпун, не то огромный арбалет. Возле него на высоком табурете застыл солдат. Стрела была направлена вниз. Сейчас она бы полетела в воду, а окажись на том месте корабль, пробоина быстро бы отправила судно ко дну. Пожалуй, такой стрелой можно было пронзить навылет сразу троих.
