– Возможно, ты – единственный самоуверенный безумец, способный меня полюбить.
Маска бесстрастия на лице Рована дала трещины.
– Пойми, Аэлина: новая глубина твоей силы ничего не меняет. И поползновения Денны управлять тобой тоже ничего не изменили. Ты по-прежнему еще слишком молода. Твоя магическая сила продолжает возрастать. И если новый уровень силы даст нам хотя бы незначительное преимущество перед Эраваном, поблагодари всю эту отвратную тьму за подсказку. Но мы научимся сообща управлять твоей силой. Ты ведь не одна. И глупо считать, что тебя нельзя полюбить из-за твоей силы, которая умеет спасать и разрушать. Если ты начнешь ненавидеть свою магическую силу…
Рован покачал головой:
– Если ты двинешься по этой дорожке, мы вряд ли выиграем войну.
Аэлина вошла в волны прилива, встала на колени. Ее окружали густые облака пара.
– Иногда мне хочется, чтобы воевали другие, а не я, – призналась она.
Рован тоже вошел в бурлящую воду, прикрывшись магическим щитом от жара Аэлины. Она смотрела в темную морскую даль.
– Кто, кроме тебя, способен досадить Эравану? Твоя несносная бравада тоже имеет силу, и не надо ее недооценивать.
Аэлина хмыкнула. Вода вокруг нее сделалась прохладнее.
– Если мне не изменяет память, то моя несносная бравада как раз и завоевала твое истерзанное бессмертное сердце. Помнишь, принц?
Рован наклонился к тонкой завесе пламени, таявшей в терпком вечернем воздухе, и закусил Аэлине нижнюю губу. Ощутимо и довольно больно.
– Я помню все, мое Огненное Сердце.
Рован повернул ее лицом к себе. Аэлина не противилась. Его губы скользнули по ее подбородку, поднялись вверх по скуле к остроконечному фэйскому уху.
– Твои уши не один месяц сводили меня с ума, – признался он, покусывая ей мочку.
Когда язык Рована достиг ее ушной раковины, Аэлина выгнула спину. Сильные руки принца сдавили ей бедра.
– А в Страже Тумана, когда мы спали вместе, я едва удерживался, чтобы не склониться и не покусать твои уши. И вообще всю тебя.
Аэлина издала неопределенный звук и запрокинула голову, открывая шею для его ласк.
Рован подчинился ее молчаливому приказу и стал нежно целовать шею Аэлины.
– Я еще никогда не сливался с женщиной на берегу, – бормотал он, двигаясь к ложбинке между ее шеей и плечом. – И смотри: ничто вокруг нам сейчас не помешает.
Одной рукой он гладил шрамы на ее спине, другая направлялась к ягодицам, стремясь покрепче прижать.
Аэлина расстегнула на нем рубашку и вскоре совсем сняла. В них ударялись теплые приливные волны, совсем безвредные здесь, рядом с берегом. Однако Рован все равно крепко держал свою любимую.
Аэлина еще помнила о существовании окружающего мира:
– А ведь кто-то может пойти меня искать.
Рован рассмеялся, утыкаясь губами в ее шею.
– Что-то мне подсказывает, – начал он, сопровождая каждое слово жарким дыханием, – что ты не слишком-то и возражала бы, если бы нас увидели. Если бы кто-то увидел весь мой длинный ритуал поклонения тебе.
Аэлина вдруг почувствовала себя на краю пропасти. Сглотнула. Но Рован успевал ее поймать при каждом падении. Первый раз это было, когда она стремительно неслась в бездну отчаяния и горя. Во второй – когда рушился стеклянный замок и она летела вниз с громадной высоты. А сейчас, в третий раз… Ей не было страшно.
Аэлина выдержала его взгляд. Когда она заговорила, ее слова были простыми, искренними и без тени сомнения.
– Я люблю тебя, Рован. Не думай, что я полюбила тебя с первого взгляда. Но это произошло достаточно скоро после нашей встречи на Вендалине. И я знаю: есть предел того, что ты можешь мне дать. Возможно, тебе понадобится время…
Он закрыл ее губы своими. Его слова, проникавшие к ней в душу и сердце, были драгоценнее рубинов, сапфиров и изумрудов.
– Я люблю тебя, Аэлина. Не существует ни пределов для моей любви к тебе, ни времени ее продолжительности. Даже когда этот мир станет забытой горсткой праха между звездами, я по-прежнему буду тебя любить.
Аэлина заплакала. Ее тело сотрясалось от силы услышанных слов. Сама она никогда не произносила таких. Никогда не позволяла себе быть настолько незащищенной перед бесконечной, всепоглощающей силой любви, способной забрать ее жизнь.
Рован осторожно вытер ей каждую слезинку.
– Огненное Сердце, – прошептал он, и эти слова были едва слышны в плеске приливных волн.
– Зануда, – ответила Аэлина, всхлипывая и шмыгая носом.
Рован расхохотался. Аэлина позволила ему уложить себя на песок. Каждое движение Рована было торжественным и почти благоговейным. Он навис над Аэлиной, любуясь ее нагим телом:
– Ты… так прекрасна.
Она понимала: сказанное относится не только к ее телу.
– Я давно знаю, – усмехнулась она.
Аэлина сняла Амулет Оринфа, положив туда, где до него не могли дотянуться волны. Ее пальцы зарылись в мягкий песок. Она выгнула спину.
Рован любовался каждой линией и изгибом ее тела. При виде ее мокрых грудей его взгляд стал откровенно голодным. Глаза Рована опустились ниже. Еще ниже. Добравшись до лобка Аэлины, они остекленели.
– Ты так и будешь пялиться на меня весь вечер? – не выдержала Аэлина.
Его рот приоткрылся, дыхание сделалось прерывистым. Отдельные части тела Рована показывали: только любованием дело не кончится.
Между пальцами Рована прошелестел легкий ветер. Магия Аэлины отозвалась, а сама она почувствовала больше, чем увидела. Рован окружил их магическим щитом. Аэлина проверила крепость щита, чиркнув по невидимому куполу огненными полосками. Посыпались искры.
– Никто и ничто не сможет проникнуть через этот щит, – сказал Рован. – Он оберегает нас обоих, но в первую очередь – меня самого.
Аэлине почему-то стало легче.
– Скажи, а есть разница, когда ты… с такой, как я?
– Не знаю.
Аэлине казалось, что он старается проникнуть взглядом глубже и увидеть ее пылающее сердце.
– Я никогда не был с женщиной… равной себе. И никогда не снимал… всех доспехов.
Аэлина не стала вдаваться в подробности. Она приподнялась на локтях и потянулась губами к недавнему шраму на плече Рована. Затянувшаяся рана была круглой, с зубчатыми краями. Аэлина несколько раз поцеловала шрам.
Тело Рована напряглось до предела. Казалось, еще немного, и затрещат и порвутся мускулы. Но его руки нежно коснулись ее спины, гладя отметины Эндовьера и узоры татуировки, нанесенные им же.
Волны щекотали ей пятки, гладили лодыжки. Рован застыл над нею, словно не зная, как быть дальше.
