– Если мы равны, тогда непонятно, почему я голая, а ты по-прежнему полуодет.
Раньше чем Рован успел ответить, Аэлина провела языком по его губам. Ее пальцы быстро разомкнули пряжку его потертого оружейного пояса. Аэлине показалось, что Рован перестал дышать.
Желая посмотреть, как он поведет себя дальше, Аэлина провела ладонью по бугру под штанами. Рован выругался сквозь зубы. Аэлина тихо засмеялась, снова поцеловала шрам на его плече, а затем самым бесстыжим образом повторила свой маневр, ни на мгновение не отводя глаз.
– Ты – мой, – сказала она.
Рован вновь задышал хрипло, неистово. Аэлина расстегнула верхнюю пуговицу.
– Я – твой, – пробормотал Рован.
– И ты любишь меня, – продолжала Аэлина, расстегивая вторую пуговицу.
Это не был вопрос, а утверждение непреложного факта.
– Люблю до бесконечности.
Аэлина расстегнула последнюю пуговицу. Штаны Рована вместе с нижним бельем полетели на песок. У Рована пересохло во рту.
Его растили и воспитывали как воина. Каждый уголок его тела подтверждал это. Перед нею был чистокровный воин. И бесподобно красивый мужчина, принадлежащий ей. И…
– Ты – моя, – выдохнул Рован, и эти слова отозвались у нее в душе и во всем теле.
– Я – твоя.
– И ты любишь меня.
Сколько надежды и тихой радости было в его глазах. Куда только делась всегдашняя свирепость?
– До бесконечности.
Он слишком долго был один. Настал конец его одиноким странствиям.
Рован опять поцеловал ее. Медленно. Нежно. Его рука медленно двигалась вверх по ее телу. Их бедра соприкасались. Костяшки пальцев Рована уперлись в бугорок ее левой груди, чуть отяжелевшей и побаливающей от ласк. Его губы уже склонились над правой. Когда сосок оказался в его зубах, Аэлина закрыла глаза и тихо застонала.
Боги милосердные и не очень. Наглые, самодовольные боги. Рован прекрасно знал, чтó делает.
Его язык играл с ее соском. Аэлина запрокинула голову, пальцы впились ему в плечи, требуя продолжать и не особо нежничать.
Рован одобрительно заурчал. Ее сосок так и оставался у него во рту. Его рука неспешно поползла вниз, к талии, затем столь же неспешно поднялась выше. Аэлина выгнула спину, молчаливо требуя продолжения.
Ее грудь вдруг обдало легким северным ветром. Аэлина ответила вспышкой пламени. Рован глухо засмеялся. Вокруг них плясали красные, голубые и золотистые языки магического огня, освещая берег и волны. Невидимые руки, ледяным прикосновением ласкающие ей грудь, наверняка испугали бы Аэлину, если бы зримые и осязаемые руки Рована не продолжали ласкать ее бедра.
– Ты великолепна, – шептал Рован, объединив пространство их ртов.
Его член, твердый, как кусок стали, упирался ей в лобок. Аэлине захотелось о него потереться. Она качнула бедрами, сбрасывая боль между ногами. Рован застонал. Такое могло происходить только между ними. Голый мужчина ласкает голую женщину, охваченную разноцветными языками пламени, и не испытывает ни малейшего страха.
Аэлина просунула руку между их телами и обхватила пальцами его достоинство. Казалось, она держит толстый стальной прут, покрытый бархатом. Рован опять застонал. Аэлина смотрела в его глаза цвета сосновой хвои. Рован опустил голову, на этот раз не для поцелуя, а чтобы посмотреть на ее ласки.
Вокруг них заметался и завыл ветер, принесший снег и лед. Аэлину это ничуть не испугало. Она лишь усмехнулась. Рован мягко, но настойчиво отвел ее руку от своего мужского достоинства. Аэлине хотелось продолжать ласки, одновременно познавая любимого.
– Позволь мне, – сказал Рован, припав губами к ложбинке между грудями. – Я хочу тебя ощутить.
У него дрожал голос. Аэлина приподняла ему подбородок и заглянула в глаза.
Желание никуда не пропало, но глубже, как под поверхностью льда, находилось что-то еще. Облегчение вперемешку со страхом. Желание трогать ее было для Рована напоминанием обо всем, что Аэлина совершила в этот странный и страшный день; напоминанием о том, что она цела и невредима.
– Давай, принц, ощущай, – сказала она, приподнимаясь на локтях. – Ощущай меня везде и повсюду.
Рован хищно улыбнулся, и его широкая ладонь поползла от шеи Аэлины до самого лобка. Это была не столько ласка, сколько ритуал мужчины, властно трогающего свою женщину. Аэлина вздрагивала от каждого движения ладони. Ей стало трудно дышать. Она чуть не вскрикнула, когда Рован раздвинул ей ноги, обнажив ее естество.
Их обдало прохладной водой. Рован поцеловал ей пупок, затем бедра.
Аэлина, как зачарованная, смотрела на его серебристые волосы, блестевшие под лунным светом, на его руки и голову, что застыла у нее между ногами.
Рован лакомился ею. Он смеялся, утыкаясь в ее влажную кожу. Аэлина выкрикивала его имя. На песчаном берегу, где шелестели пальмы и плескались волны, она позволила себе временно забыть о разуме.
Ее бедра вздымались, требуя продолжать, продолжать, продолжать. Умелый язык Рована уступил место умелому пальцу. Тот скользнул в ее лоно и коснулся бугорочка, вызвав настоящий взрыв звездного огня.
– Аэлина, – простонал Рован.
– Продолжай, – ответила она. – Не останавливайся.
Это слово сломало последний защитный барьер. Рован навис над нею. Аэлина шумно вздохнула. Одна рука Рована уперлась в песок, другой он помогал себе осторожно входить в ее лоно. Едва ощутив его в себе, Аэлина забыла собственное имя. Его первые толчки были совсем медленными и легкими. К этому времени она забыла про собственное тело, королевство Террасен и необходимость спасать мир.
Войдя в нее целиком, Рован дал стенкам ее лона свыкнуться с его присутствием. Аэлина чувствовала: ему все тяжелее сдерживаться. Она протянула пылающие руки к его лицу. Вокруг них снова заметался ветер, закружился лед, тая в лентах пламени. Глаза их ничего не выражали.
Происходящее между ними не переводилось в слова, ибо нигде в мире не было языка, способного выразить это.
Рован склонился к ней, одновременно начав двигаться внутри ее. Они забыли обо всем.
Кажется, она плакала. А может, это были его слезы у нее на щеках, быстро превращающиеся в пар.
Руки Аэлины обнимали его сильную, мускулистую спину, покрытую шрамами давних сражений. Его толчки становились все быстрее и неистовей. Ее ногти впились ему в кожу. Проступила кровь. Вряд ли сейчас Аэлина думала, что странным образом метит Рована, объявляя его своим. Кровь стекала ему на бедра. Аэлина запрокинула голову, подставляя ему горло. Ему, только ему.
Магия Рована неистовствовала, но его рот, приникший к шее Аэлины, был сама нежность и внимательность. Даже клыки, касавшиеся ее кожи и способные прокусить ей шею насквозь. Но напрасно смерть парила над берегом, рассчитывая перетянуть страсть Рована на свою сторону. Его руки всегда были нежны с Аэлиной. Особенно сегодня.
