– Ты…вообще… как? В порядке?
Никита удивленно уставился на Галю.
– А ты?
– Нет, понимаешь… мне кажется, ты какой-то не такой…задумчивый… Может тебя что-то мучает? Угнетает?
– И давно тебе это кажется?
– Не очень. Может ты тайно влюбился?
– И что тогда?
– Ну… ты можешь со мной поделиться.
– И что будет?
– Просто станет легче. Я же тебе все рассказываю.
– Дорогая моя Галочка! Обещаю, что когда мне приспичит с кем-то поделиться своими проблемами, ты будешь первой! Но сейчас мне нечего на тебя взвалить. Прости меня за это!
– Не прощу! Я так хотела узнать, в кого ты влюбился!
Никита рассмеялся и обнял ее за плечи.
– Давай лучше зайдем куда-нибудь. Хочешь кофе?
– Я буду коктейль.
– Любой каприз!
– Никит, а ты к нам придешь сегодня?
– Да, но попозже. Грета будет дома?
– Будет.
– Хорошо. Кстати, мне иногда кажется, что я немного надоел твоей маме. Она ничего не говорила?
– Насчет того, что надоел – ничего.
– А что тогда?
– Да, чушь всякую порола.
– Галя! – Никита воспроизвел Симонину укоризненную интонацию.
– Ну, например, что Грета тебя совращает с пути истинного.
– Ничего себе! Так и сказала?!
– Да, именно так. Что ты вовсе не настолько увлечен живописью и искусством. Что у тебя могут быть другие интересы. И что Грета тебя насильно таскает по всем музеям и выставкам, а тебе неудобно отказаться.
– А Грета что?
– Ругалась с ней отчаянно, говорила, что ты талантливый и все такое.
– Понятно…
– Никит, послушай, если ты действительно не хочешь столько времени тратить на походы в музеи…
– Галь! Я – хочу, и не считаю это тратой времени.
– Тогда ты как-нибудь скажи об этом Грете, а то она иногда начинает думать, что вдруг она тебя и правда совращает. Только не говори, что это я тебе сказала.
26
Никита давно пытался понять, почему Симона перестала быть с ним приветлива. Было и еще кое-что, над чем стоило задуматься. Ему все чаще стало казаться… он даже не решался сформулировать это ощущение… потом он говорил себе, что это вообще невероятно и невозможно… но потом снова и снова… И наконец он убедился, что отношение к нему Греты перешло грань материнско-преподавательской опеки. Он видел ее взгляды, чувствовал ее учащенный пульс. И он понимал, что это значит. Он вполне отчетливо представлял себе, чего она хочет от него и что он может с ней сделать. Его отношение к Грете тоже стало меняться. Благоговение уступало место… чему? Оказаться в постели с Гретой? Невероятно было думать на эту тему. Он спрашивал себя – хочу ли я переспать с Гретой? И отвечал себе так – я мог бы. Наверное. Но… Что дальше? Вместо музеев – любовные свидания? Где? В ее комнате? Нет, это бред! И вообще – зачем это?
Никита на самом деле был выбит из равновесия. «Падение» Греты с пьедестала вызывало в нем ощущение, похожее на разочарование и даже некоторое внутреннее отчуждение. И одновременно – сознание того, что он «покорил такую женщину», льстило его самолюбию, будоражило воображение, возбуждало и притягивало. Когда он приходил к ней или они куда-то отправлялись вместе – а это по-прежнему продолжалось – ему начинало казаться, что именно с ней он хочет быть, несмотря ни на какие препятствия в виде возраста или чьих-то косых взглядов.
Оставаясь один, он говорил себе, что добился того, чего вовсе не собирался добиваться, и не мог придумать, что теперь делать. Как дать понять Грете, что не надо на него так смотреть? Может, реже бывать у них? Или не так часто ходить с Гретой на выставки? А где бывать? Куда деваться? В зал? В кино? Ходить одному? Глупо. Хотя… со временем можно с кем-то познакомиться… Злая Симона в чем-то права… Надо подумать…А Грета? Остаться без Греты? А Галя? Потерять возможность приходить к ним в дом? Нет! Но тогда как же?
Никита не признался бы никому, кроме самого себя, что он был немного рад услышать от Гали о причинах неприязни к нему Симоны. Он, конечно, понял, что Симона имела в виду, говоря о «совращении его Гретой», и какого рода скандалы были между сестрами. Может быть, Симонина проницательность принесет какую-то пользу? Поможет разрядить обстановку? Надо только, чтобы Симона перестала травить Грету.
27
Симона сидела за столом в гостиной и читала журнал. Ей было слышно, как Никита разговаривает с Галей и Гретой. Она, правда, не различала слов, но прекрасно представляла, о чем они ему рассказывают. Сейчас он сюда явится. Пусть явится. Она ему все объяснит, спокойно, доходчиво, она не монстр. Просто он должен знать границы…
В дверь постучали.
– Можно?
– Да-да, конечно, можно, – Симона, к собственному удивлению, почувствовала, что ей вполне удался естественный спокойный тон.
Никита вошел с котенком на руках.
– Здравствуйте.
– Здравствуй, Никита.
Никита сел за стол напротив Симоны. Симона ждала, что он что-нибудь скажет, но он сидел молча, поглаживая котенка по голове. Котенок жмурился и урчал.
Симоне пришлось самой начать разговор.
– Никита, ты хочешь мне что-то сказать?
– Я думал, вы хотите…
Симона была несколько озадачена. Она не так себе все представляла. Но она решила не упускать инициативу.
– Скажи, пожалуйста, почему ты не поговорил со мной? Я ведь тоже живу в этой квартире…
– Симона Вольдемаровна, я прибежал сюда в таком настроении… Вас не было дома… Я рассказал о ситуации Грете…Вольдемаровне… и Гале. Я не мог его выбросить опять на улицу. Я не думал, что вы… будете против. Честное слово. Мы его искупали… высушили… он чистый… Мы его покормили…Грета устроила ему лоток. Вольдемаровна – поправился он прежде, чем Симона успела поймать его на непозволительной вольности. – …в ее комнате…
– Но понимаешь… – Симона не знала, что сказать дальше.
Никита подождал немного, потом мягко сказал:
– Симона Вольдемаровна, я очень виноват, что не согласовал с вами… Но можно вас попросить… Я обязательно его пристрою. Но пока…можно он побудет у вас? Просто иначе…
Вот это да! Ловко он меня обработал! Мат в два хода, даже в один!
Симона была обескуражена, но она старалась не показывать этого, притворяясь, что выдерживает многозначительную паузу. Вариантов не было.
– Ладно, Никита. Пусть побудет у нас. Пока ты не найдешь хорошие руки.
– Правда?! Ура! Сенька! Ты спасен!
