Услышав, что входная дверь захлопнулась, она осторожно вышла из укрытия. Сердце ее колотилось, как бешеное. «Так вот, значит как! Мамочка вовсе не скучает, не сидит одна, а проводит время с молодым человеком! А я-то, дура…»
Войдя в квартиру, Галя повесила куртку на крючок и пару секунд раздумывала – пройти на кухню или сразу к себе. Ей не хотелось видеть Симону, но с другой стороны ее душил гнев, который требовал выплеска.
Чуткое ухо Симоны уловило движение в прихожей. Она вышла, веселая, в хорошем настроении.
– Галюша! Ну как ты? Все в порядке?
– У меня – нет, не все в порядке. Зато у тебя, я смотрю – полный порядок!
Симона непонимающе и озабоченно ждала пояснения.
– Что у тебя не в порядке?
– Все! У меня все плохо! А ты тут развлекаешься вовсю!
– Галя! Что случилось? Ты же сказала, что пойдешь на встречу с Антоном, и поскольку тебя долго не было, я решила…
– Ты решила, что можно позвать этого придурка и веселиться с ним!
– Галя! – голос Симоны стал холоднее. – Ты что себе позволяешь?
– Я?! Это ты что себе позволяешь? Ты что, совсем потеряла голову? Ты влюбилась на старости лет в этого урода, извращенца, который любит охмурять пожилых старух «вы так прекрасны!» и потом потешается, что они клюют на его дешевые приемы. Ты посмотри на себя – ты же просто посмешище! Ты для него глаза стала красить в шестьдесят лет, всю жизнь не красила, а тут – пожалуйста! Обеды для него, ужины при свечах! Портрет повесила! Небось, все соседи смеются – сначала одна сестра с ума сходила по этому уроду, теперь вторая спятила!
Галин возбужденный голос был наверняка слышен во всем доме, и в переулке тоже.
Симона, бледная, несколько раз пыталась ее остановить:
– Замолчи! Замолчи немедленно!
Но Галя ее не слышала.
– Ты что себе вообразила? Что ты ему нужна? Да подумай сама, на что ты ему? Влюбленная старуха! Он уже не знает, как от тебя избавиться! Он приходит, а сам думает, как поскорей уйти! Не веришь? Он мне сам рассказывал, что он ничего к тебе не чувствует, что ты ему звонишь без конца, а ему неудобно тебя послать! Ты ведь ему первая позвонила, когда Грету забрали? Как ты думаешь, откуда я это знаю? «Приходи, Никита, мне очень плохо!» Было такое? Было! И еще я тебе скажу – у него есть девица, у них роман в разгаре. Это тоже он сам мне сказал, поняла? Не веришь, спроси сама! Ее зовут Ира. И он ее обожает! А она – его! А ты, старая кляча, не нужна ему! Не нужна! Не нужна! Не нуж…
В этот момент Симона размахнулась и ударила Галю по щеке. Пощечина была такой силы, что у Симоны заболело плечо и онемела ладонь, а Галя, задохнувшись от неожиданности, рухнула на сундучок, который стоял за ее спиной, и только потом схватилась за щеку, которая сразу распухла и горела огнем.
* * *
Вынести пакет с мусором не заняло у Никиты и пяти минут. Он удивился, что дверь закрыта – он точно помнил, что просто прикрыл ее, зная, что сейчас же вернется. Никита уже собрался позвонить в дверь, как вдруг услышал: «…в этого урода, извращенца, который любит охмурять пожилых старух…» Никита застыл на месте. Душа рухнула вниз. Ему было слышно все, что говорилось в прихожей. Он не знал, как быть. Тихо уйти? Но в квартире остался его рюкзак с кошельком, паспортом… «…он уже не знает, как от тебя избавиться!.. он мне сам рассказывал…» Никита почувствовал, что у него дрожат колени, и прислонился спиной к двери. Его сердце билось прямо об дверь, словно он колотил по ней кулаком. Ему казалось, что они там слышат эти удары.
Подлая Галя! Что же делать? Что делать?
Если бы Никита был постарше, если бы у него было побольше опыта, если бы он точно знал, чего он хочет и чего не хочет, – он не стоял бы под дверью, замирая от ужаса с бессильным вопросом. Он бы громко, кулаком постучал в дверь или требовательно нажал бы звонок, он бы решительно вошел в квартиру и гневно прорычал бы «что здесь происходит?!» И дальше, обратившись к Гале, уничтожил бы ее морально, заявив, что она нагло врет, что ничего он ей не говорил, что будь она мужчиной, она бы уже получила от него по морде, а сейчас – прекрати истерику и марш к себе, но сначала извинись перед матерью! Громче! И потом сказал бы Симоне… все, что угодно, чтобы она поверила в то, во что сама хотела верить – в его искренность, в его … ну и так далее. «Я виноват, что тебе пришлось пережить эти неприятные минуты… Прости меня…» И даже если встречи теперь придется прекратить, пусть она не думает о нем плохо…и если он ей когда-нибудь понадобится, то по первому зову…
Но Никита был молод, трусоват, и его пока никто не надоумил, как защищать свое «приватное пространство»
от чужой правоты, и он не знал, как объяснить, зачем он «играл в эти игры».
Поэтому он стоял, замерев, затаив дыхание, у двери и ждал…
Внезапно дверь открылась, и он увидел сидящую на сундучке, хлюпающую носом Галю, которая держалась рукой за распухшую левую щеку, и Симону с посеревшим лицом и больными глазами.
Он вошел.
Возможно, Симона ждала от Никиты каких-то слов, но он мучительно молчал, боясь даже просто взглянуть Симоне в лицо. Если бы он поднял глаза, то увидел бы как меняется взгляд Симоны – боль уходит в глубину, а глубина затягивается сплошным беспросветным зеленоватым льдом. Симона без единого слова протянула Никите рюкзак. Он взял его и продолжал стоять, умирая от пытки стыда и по-прежнему не зная, как вести себя дальше. Симона развернула его лицом к двери, сухим колким движением немного подтолкнула, и он оказался за чертой. Дверь закрылась, щелкнул замок.
Эпилог
Прошло несколько лет.
Грета полностью поправилась после своего инфаркта. Но у нее появилась привычка говорить «мне нельзя из-за сердца», «боюсь, что сердце не позволит», «как бы на сердце это не отразилось». Иногда она этим пользуется, когда ей чего-то не хочется делать. И ничего не возразишь – был ведь инфаркт…
У ее поклонника Эмиля, – заведующего отделением в одном из крупных кардиологических центров – умерла жена, и он через некоторое время предложил Грете оформить их отношения. Грета без энтузиазма отнеслась к этому предложению. «Знаешь, я могу быть не в форме и не хочу, чтобы ты меня такой увидел…». На самом деле она уже привыкла к свободе, ее устраивало встречаться раза три в неделю, а не думать каждый день – что сготовить на ужин? Он был удивлен и даже обижен, но не подал виду. Вскоре Грета обратила внимание, что ему довольно часто звонит его сотрудница, анастезиолог лет сорока. Грета призадумалась и поняла – нужно укреплять позиции. Она сначала хотела воспользоваться «слабым сердцем», но потом сообразила, что это не будет преимуществом по сравнению с молодой и здоровой соперницей. Она испытала муки «собственности», которые выступили в роли мук ревности, и осознание, что она может упустить Эмиля, заставило ее ощутить некую привязанность к нему. Он некрасив, но ей-то под шестьдесят…Он тоже, прямо скажем, не мальчик. В таком возрасте не начинают все сначала. А они вместе уже… сколько? Три года, как-никак… И он завотделением… Она решила быть к нему повнимательнее и даже чуть-чуть ревновать – самую малость – к «этим молодым врачихам, которых интересует только его положение и деньги», в то время, как сама Грета абсолютно бескорыстна, и это доказано ее ответом на его предложение, потому что ей не хотелось стать для него обузой со своим больным сердцем… Через некоторое время Грета отвоевала то, что могла иметь без борьбы, и оказалась в стане законных жен.
