Разумеется, он не помогал брату. Конечно, пришел в себя и вступил в бой на правильной стороне, иначе, в соответствии с приказом, получил бы пулю. И все же его поведение многих насторожило, а усугубило недоверие то, что позже, преследуя заговорщика, выпрыгнувшего из поезда, Миаль его упустил. Конечно, был дождь, конечно, его ранили, конечно, всех вымотала дикая бойня. Но раньше он никогда никого не упускал.
Все эти разговоры Грэгор слышал, идя к больничному тенту для тяжелораненых.
Лир спал на спине, накрытый грубым одеялом до подбородка. Даже если не приглядываться, нетрудно было понять: ноги ниже колена у него не было. Одеяло в этом месте проваливалось.
Миаль сидел на земле, сгорбившись и уронив голову на руки. Он вскинулся, едва Жераль сделал шаг; лицо было спокойным, а глаза застывшими, но сухими. Миаль выделялся мягким характером, самым мягким в Четверке. Но, в отличие от Лира и Сиша, любивших иногда, к примеру, перебрав, предаться каким-нибудь душераздирающим воспоминаниям, не был склонен к слезам.
– Как он? Как ты?
– Нормально, – последовал короткий ответ. – Только обезболивающее на него почему-то не подействовало. Точнее… подействовало не вовремя.
Миаль не поднимался. Жераль сам опустился рядом. Несколько ламп, наполовину вкопанных в землю, едва давали свет.
– Что Сиш?
– У него что-то с головой. Говорит чушь. И…
– …боится меня.
– Пройдет. Тебе лучше думать о другом.
– О чем же?
Тебя предал твой родной брат.
Тебя могут вздернуть, просто чтобы наказать хоть кого-то.
О тебе уже злословят, а завтра, возможно, сорвут с тебя погоны.
И как минимум один раз ты действительно сделал не то, что должен был.
Подходил любой ответ. Но Жераль сказал:
– Не знаю.
Миаль слабо усмехнулся:
– Вот именно. Вы – последнее, о чем я еще могу думать. Ничего другого у меня нет.
Они помолчали. Наконец Жераль тихо спросил:
– Брат пытался тебя завербовать?
Паолино болезненно поморщился. Но вряд ли он был удивлен этому вопросу.
– Бросал намеки, которых я не понимал. Давно еще. А я… не спрашивал. В какой-то момент я перестал пытаться сблизиться и… – голос дрогнул. – Может, зря. Может…
– Ты бы вряд ли его переубедил.
– Я не хочу об этом знать. Я… просто хочу исчезнуть.
Он закрыл лицо руками. Жераль не знал, как его утешить, и только слабо хлопнул по плечу, провел по промокшей ткани нашитого красного прямоугольника и поднялся на ноги.
– Не надо.
Грэгор сделал еще шаг и склонился над Лириссом. Шерсть высохла, местами свалялась. Белые полосы казались грязными, широкая грудь едва вздымалась. Жераль посмотрел в застывшее лицо и подумал, что друг вряд ли сейчас сможет учуять его раскаяние.
– Как с ним это произошло?
От прозвучавшего из-за спины вопроса Жераль не вздрогнул: был готов к нему. Щелчком согнал с подушки крупное черное насекомое, подцепил его когтями и раздавил. И, не оборачиваясь, отозвался:
– Его толкнули, нога попала в сцепку. Он был в вагоне. Защищал Мину.
От меня.
Он вспомнил день накануне, когда беловолосая кукла, давясь слезами, рассказала все. Исполнила клятву верности и дала обещание – остановить поезд сразу за Стеной, едва они минуют ворота. В низине, где будет ждать засада. И тогда, может быть, никто или почти никто не пострадает. Она ведь боялась за кого-то, эта девчонка. Не хотела, чтобы на Веспе устроили массовую резню в приграничных поселениях.
– Они узнали, что ты ее раскрыл?
– Да, – ответил он. – И были очень не рады. Лир… не дал ее убить.
Мне.
А ведь он порывался. Мина оказалась храбрее, чем он думал. Вероятно, призналась сама, иначе почему поезд остановили на холме недалеко от озера? Задолго до Стены. Там, где ждала совсем незначительная засада, треть которой полегла до того, как подтянулись основные силы.
…Там, ближе к паровозу, Жераль схватил ее за глотку. Обещал ей, что она поплатится. Но Лирисс ударил его в спину когтями, а он – когда они сцепились, как тогда в Младшем корпусе, – толкнул его. Металлические сочленения сцепки лязгнули челюстями. Проклятье… этот поезд действительно был скорее Зверем, чем механизмом.
– Мина… – откашлявшись, начал Жераль, – сама не совсем понимала, что делает. Этот ее дружок с той стороны запудрил ей мозги. Думаю, я сделаю для нее что-нибудь…
– Неужели тебе ее жаль?
Я хочу, чтобы он меня простил.
Он думал об этом уже несколько часов. С момента, как вытаскивал Лира из залитых кровью железок и цепей. Тот едва дышал, болевой шок лишил его голоса, но… не рассудка. Пальцы, тоже окровавленные, цеплялись за плечи Жераля. Пришлось пообещать: «Я ее не трону». И он действительно не тронул. Просто дал такую затрещину, что Мина потеряла сознание и упала в мокрую траву. Достаточно удачно, чтобы снующие вокруг люди ее не затоптали.
Теперь он пытался понять, будет ли самка – даже такая желанная – достаточной ценой за то, чтобы…
– Да. Мне ее жаль. И я хочу, чтобы Лир наконец был счастлив.
– Счастлив…
Жераль обернулся. Миаль смотрел на него. Видимо, уже очень долго.
– Счастлив. Насколько это возможно.
…Здесь, в тени больничного тента, где на койках лежали люди, казавшиеся мертвыми, они просидели почти до рассвета, пока не очнулся Лир. Тогда, приближаясь к нему и наклоняясь, Жераль ждал чего угодно. Он казался таким ослабевшим… но наверняка смог бы ударить.
– Не ждал?
Он взглянул на друзей, но его взгляд почти ничего не выражал. Жераль думал, что сказать, чтобы Миаль ни о чем не догадался, размышлял, как вести себя. Может, лучше вовсе уйти, но…
– Я… так рад, что вы здесь. Ну, правильно я понимаю, что я теперь развалина?
Между ними все осталось по-прежнему. Лир никогда и никому не рассказывал, как именно лишился ноги. Не заговаривал об этом даже с Жералем наедине. Он забрал Мину и дал ей новое имя. Она родила ему ребенка, которого потом украла. Кажется, она хронически не умела быть благодарной и привязываться к тем, кто хоть немного этого стоил.
В конце концов она исчезла. В напоминание обо всем, что было с ней связано, остался только шрам поперек лопаток. След второго удара Лирисса. Второго и… последнего? Может быть.
Жераль согласился бы на третий. Если бы только это гарантировало, что Лир сейчас останется жив.
710-й юнтан от создания Син-Ан. Близится Перевеяние
– Значит, Сиш…
